Прочитал почти все книги про пиранью, Мазура, рассказы отличные и хотелось бы ещё, я знаю их там... 
очень нудно 
101 
Котов окинул взглядом ее великолепную фигуру, затянутую в узкое платье, с короткой накидкой на изящных плечах, подался в ее сторону всем телом и сказал, уже не пряча в глазах огоньки откровенного желания:
– А если хочешь поговорить конкретнее… так давай поднимемся наверх.
«Как раньше», договорили его красные похотливые глазки. Алиса прекрасно поняла, что он хотел сказать этими словами и этим липким, зазывающим тоном… Ее передернуло от отвращения при одной мысли о том, что с этим человеком она не так давно, до нового появления в ее жизни Влодека…
– Нет, не надо! – срывающимся голосом быстро сказала она и, повернувшись, вышла из кабинета Котова…
* * *
– Какие же вы, мужики, скоты!
Котов обернулся: Анжела, бледная, как мел, с трясущимися руками, стояла в двух метрах от него и смотрела самым презрительным и яростным взглядом, который только можно представить у ущемленной в самых светлых чувствах женщины. …А самые светлые чувства у Анжелы Котовой всегда были жадность и тщеславие.
– А ты, Котов, так и вообще последний осел, если позволяешь облапошить себя этой пиз… шала… этой драной сучке! – наконец нашла достойный эпитет для Смоленцевой мадам Котова.
– В чем дело?
Котов поднялся и, развернувшись градусов этак на сто, пристально посмотрел на разгневанную жену. То, что он поздним вечером лишний раз оторвал свою толстую задницу от дивана, выглядело из ряда вон выходящим явлением…
– В чем дело, ты спрашиваешь… В чем дело?! А в том, что тебя доят, как последнего козла! Впрочем, ты и есть козел… уставился на эту стерву! Только и думаешь, как бы ей засадить поглубже, а Свиридова засадить на подольше… этак на «пожизняк»! А тебя просто доят!
Бесспорно, козлы не являются самым лучшим дойным скотом, но Котов не разбирался в сельском хозяйстве, и потому лексика жены и особенно ее тон произвели на него достаточное впечатление.
– Ты о чем? – быстро спросил он.
– Ты думаешь, что она хочет сдать Свиридова только для того, чтобы спасти свою шкуру и избавиться от долгов?
– Да, а что? – тревожно проговорил Котов. В словах пепельно-бледной Анжелы, которая, кажется, переступила грань, за которой начинает фонтанировать откровенная истерика, ему почудилось что-то зловещее.
– А то, что она, наверно, просто обнаружила «лимон», который надо было делить на четырех человек… и теперь хочет кинуть Свиридова… выключить его из числа… из числа… – Анжела задыхалась, – из числа пайщиков, как Лену и…
Тут она осеклась, очевидно, поняв, что в пылу гнева сказала лишнее.
Но Котов подскочил к жене и, схватив ее за руку так, что она вскрикнула от боли, проговорил медленно и тихо:
– Что ты сказала?
– Я… отпусти, мне больно…
– Что ты сказала про миллион и четырех пайщиков? Что ты сказала?!
Анжела попыталась было вырваться, но в пухлых пальцах Котова была немалая сила: сейчас эту хватку, думается, не сумел бы разжать даже Владимир Свиридов.
Котов буравил жену пронизывающим взглядом налившихся кровью маленьких бычьих глазок и тяжело, с присвистом, сопел, ожидая ответа.
И Анжела поняла, что если будет молчать и дальше, то от Филиппа Григорьевича можно будет ожидать что угодно.
– Я сказала, что Смоленцева хочет обмануть тебя. Вероятно, сейчас тот самый миллион, который ты заплатил за выкуп Лены, у нее. Она нашла, куда его спрятал Свиридов, и решила ни с кем не делиться. Может, он сам сказал, куда его спрятал… доверял ей… Нашел, кому доверять… – Котова попыталась было рассмеяться, но вместо этого из ее горла вырвался резкий каркающий звук, словно разодравший ей гортань.
Котов в бешенстве тряхнул жену еще раз:
– А что ты сказала про четырех пайщиков… и про Лену? А? Говори, паскуда!
Анжеле стало страшно – в таком чудовищном гневе она еще никогда не видела мужа.
– Все было не так… ты не понял…
– Каких пайщиков? – тихо и внятно проговорил он. – Ты что-то говорила о четырех пайщиках, которые должны были поделить между собой миллион. Свиридов, Смоленцева… и… ты сказала, что Лена…
Анжела перебила его – она поняла, что если сейчас не перебьет, то уже не посмеет перебить и он будет говорить до тех пор, пока не припечатает ее этими падающими как свинец тяжелыми словами…
– Я хотела сказать, что… раз так все обернулось, то ты должен знать…
– Что я должен знать?
Анжела, наконец-то, вырвала свою руку из его побелевших пальцев и, растерев онемевшее запястье, забормотала, не глядя на Филиппа Григорьевича… да и вообще не видя ничего вокруг себя из-за неистового головокружения:
101 
