Последние отзывы

  120  

И только в самом конце, уже в первом часу ночи, когда Костя собрался уходить и почти дошел до дверей палаты, внезапно обернулся:

– Я заявление в ментовке оставил, по всем правилам.

– Зачем? – изумился отец Василий.

– Я главный врач, я обязан. И кроме того, ты еще и мой друг. Понимаешь, Миша, нельзя им оставлять ни малейшего шанса, и, если Ковалев хочет прикрыться своими правилами, я буду действовать по его правилам! Надо заявление, значит, будет ему заявление! Надо показания дать, значит, буду давать! Но главное, я не позволю им замазать это дело так, словно ничего и не было, как бы они этого ни хотели!

Священник вздохнул. В чем-то Костя был прав.

* * *

Уже через пару дней к отцу Василию начали допускать посетителей, и, если бы священник ел все, что приносили ему прихожане, к моменту выхода из больницы у него не осталось бы другой судьбы, как начать строить карьеру борца сумо.

– Кушайте, батюшка, кушайте, – уговаривала отца Василия очередная старушка. – Вот яички свежие, сегодняшние, а вот пирожки.

Священник искренне благословлял старушку, но есть более не мог, а потому весь второй этаж третьего больничного корпуса перестал питаться постной пшенкой и бессовестно обжирался поповской снедью. И не было дня, чтобы принесенного не хватило на всех.

И, конечно же, очередное нападение на священника горячо обсуждалось.

– Злыдни! – комментировали прихожане. – Мало им того, что дом батюшкин сожгли, так теперь и самого извести надумали!

– Еще бы! – поддерживали их другие. – Не нравится нашей власти правда! Вот и бесятся, как ненормальные!

И все это стремительно обрастало новыми легендами и толкованиями, отчего и без того героический образ отца Василия быстро и необратимо приобретал все характерные черты борца за правду и чуть ли не великомученика за веру.

Поначалу священник пытался как-то бороться, но, увы, что бы он ни предпринял, все имело обратный эффект. По крайней мере, его отказ от навязываемой роли начал трактоваться как невероятная, поистине святая скромность, а тщетные попытки избавиться от невероятного количества приносимой еды путем раздачи менее почитаемым в народе больничным пациентам как почти нечеловеческая щедрость души – о том, что одному, пусть даже и крупному, человеку все это невозможно съесть просто физически, народ даже не задумывался.

Но самым любопытным, что отметил в себе священник, было постепенное врастание в предлагаемую роль. Он больше не стеснялся с царственным величием принимать приносимые дары и не пытался оделять соседей по этажу тайком, ибо все тайное здесь, в Усть-Кудеяре, все равно становилось явным, причем настолько стремительно, что никакого смысла прятать свои благодеяния просто не было.

В такой атмосфере и посетил отца Василия старший следователь районной прокуратуры капитан Пшенкин. Бог весть когда, а главное, за что он успел получить четвертую звездочку, но факт оставался фактом.

Пшенкин вальяжно расселся на любезно предоставленном ему жестком больничном стуле и, окинув оценивающим взглядом окружающее священника съестное изобилие, ядовито усмехнулся.

– Не забывают вас, Михаил Иванович, – проронил он.

– А как же, люди ценят человеческое отношение к себе, – в тон ему ответил священник.

– Что ж, не всем в славе купаться, – с деланым равнодушием констатировал следователь. – Кому-то надо и грязь человеческую разгребать. Так вы говорите, что напали на вас? Интересно, за что?

– А разве зло всегда ищет себе мотивировку? – вопросом на вопрос ответил священник. – С иных достаточно того, что они просто ненавидят всех остальных.

– Оставьте эту демагогию своим старушкам, – презрительно скривился Пшенкин. – Сколько работаю, всегда мотив нахожу.

– Даст бог, и в этом найдете, – спокойно поддержал его священник.

Пшенкин как-то странно глянул на отца Василия, достал бланки и начал снятие показаний. Он двигался точно по порядку, но священника не оставляло ощущение, что все его ответы были давно и точно предугаданы, так, словно Пшенкин прекрасно знал все, что происходило в ту страшную ночь, и теперь только выполнял неприятную, никому не нужную, но, увы, затребованную начальством процедуру. Он детально выспрашивал обо всем, что делал задолго перед тем и сразу после того священник, быстренько пробегал по приметам преступников и месту совершения преступления, с явным удовлетворением отмечал, что точно указать ни приметы, ни место отец Василий не в состоянии.

  120