Прочитал почти все книги про пиранью, Мазура, рассказы отличные и хотелось бы ещё, я знаю их там... 
очень нудно 
32 
— Я хотел бы попробовать уговорить Австрийца… пока он еще не вошел в Мадрид.
Генерал замер. Он определенно заинтересовался.
— Уговорить? Он уже примерил корону, а ты еще хочешь его уговорить?
— Я бы попробовал, — глотнул Томазо. — С вашей помощью…
Генерал остановился напротив, заглянул исповеднику в глаза, и от этого взгляда мелкие волоски на руках Томазо встали дыбом.
— Попробуй, Томас, попробуй… Австриец здесь недалеко лагерем встал… но ты и сам понимаешь, чем это может кончиться для тебя…
Томазо понимал.
На следующий день — точно так же, навытяжку—он уже стоял в цветастой мавританской палатке Австрийца. Генералу многое было доступно…
— Кто вы? — холодно поинтересовался дон Хуан Хосе Австрийский.
Неизвестно, кого он ожидал увидеть, но Томазо определенно не отвечал этим ожиданиям.
— Томазо Хирон, Ваше Высочество, — изящно поклонился исповедник. — Я представляю интересы некоторых итальянских семей.
— Уж не Борджа, случаем? Или, может быть, Колонна? — пошутил Австриец.
Шутка была удачной. Австриец назвал две самых крупных и состоятельных семьи, когда-либо сажавших Пап на престол святого Петра. Но гость остался серьезен.
— И чего вы хотите? — насторожился Австриец.
Томазо нащупал под плащом кинжал, сделал еще два шага вперед и, каждым движением выражая глубочайшее почтение, остановился.
— Чтобы вы, Ваше Высочество, оставили юного Бурбона на троне.
— Что?! — обомлел Австриец и тут же вскочил. — Охрана!
Полог позади Томазо тут же откинули, раздался звон оружия, и он судорожно сжал рукоять кинжала — самый последний аргумент.
— А королеве-матери самое место в монастыре, — внятно произнес он, — с согласия Папы, разумеется…
— Слушаю, Ваше Высочество! — громко отрапортовал вошедший начальник охраны.
Но Австриец уже заинтересовался сказанным.
— Подожди…
Начальник охраны поклонился и, гремя железом и не поворачиваясь к дону Хуану задом, отошел к выходу из палатки.
— С согласия Папы? — прищурился Австриец. Он и верил, и не верил, что Его Святейшество пошел-таки на переговоры — пусть и такие, неофициальные.
— Разумеется, — улыбнулся Томазо. — Орден ничего не делает вопреки воле престола Петра…
— Ну да… Орден… — криво улыбнувшись, оглядел Австриец фигуру гостя. — Все правильно… кто же еще?
Широким жестом он отправил охрану прочь, снова присел на обитую парчой скамью, некоторое время обдумывал услышанное и наконец-то задал главный вопрос:
— Но кем тогда буду я? Что Папа предлагает мне?
Томазо стиснул спрятанный под плащом кинжал. Теперь жизнь Австрийца, а значит, и его собственная жизнь зависела от того, согласится ли Австриец на предложение.
— Примите католическую веру, — выдохнул Томазо, — а вместе с ней и реальную власть.
Австриец посмотрел на Томазо такими глазами, что исповедник невольно отшатнулся и потянул кинжал из-под плаща.
«Боже, как не хочется умирать…»
Незаконнорожденный сын покойного короля Арагона, Австриец был крещен в материнской вере — гугенотом. Это абсолютно не мешало ему участвовать почти во всех военных операциях отца — даже на традиционно гугенотских землях. Более того, это нисколько не мешало ни его авторитету в войсках, ни его положению в среде благородных грандов. Австрийцу за его отвагу и победоносный характер прощали даже то, что он незаконнорожденный. Но сменить веру?
В его положении это означало потерять половину того уважения, которым он пользовался. В сочетании с отказом от короны в пользу Бурбона — слабоумного сводного брата, неспособного даже сделать женщине ребенка, это могло лишить Австрийца почти всего.
— Мне? — не веря, что ему это предложили, выдохнул он. — Под Папу?!
Томазо застыл. Прямо сейчас ему следовало сделать два шага вперед и нанести удар.
«Не время…» — мелькнуло в голове, но Томазо понимал: это сказал вовсе не его дух; просто его тело боится неизбежного.
— Вы вполне могли бы возглавить всю арагонскую Церковь, — тихо произнес он. — Вы же читали новые указы вашего брата, а потому знаете, сколько власти он передал, инквизиторам и епископам.
Австриец только играл желваками.
— Все указы короля шли бы через вас… — так же тихо произнес Томазо. — А лет через восемь, когда ваш сводный брат умрет…
Лицо Австрийца полыхнуло малиновой краской.
— Ты много на себя взял, монах, — поднялся он с обитой парчой скамеечки. — Не по чести.
32 
