Последние отзывы

  100  

Он смотрел на нее честными глазами и делал выражение лица типа «это была невосполнимая потеря». Ага, семинар в Германии…

— А остальные осколки стекла из форточки изрезали тебе всю спину, — устало подсказала Ася. — И все это случилось как раз в тот момент, когда ты читал коллегам лекцию на русском языке. Со словарем. Надо было словарем закрываться, что ли…

— А про спину ты откуда знаешь? — подозрительно спросил Тугарин. Не дождался ответа, повздыхал, помолчал, потерся колючей щекой о ее висок и наконец нерешительно добавил: — Может, привыкнешь постепенно, а?

— Нет, — твердо сказала она. — Я себя знаю. Я к этому никогда не привыкну.

И попыталась отстраниться, высвободиться из его каменной руки, слезть с его каменного колена… В конце концов, когда-нибудь нужно начинать бороться с зависимостью. Пока не поздно.

— Так это что, всё, что ли? — Тугарин и не думал выпускать ее из рук. Из руки. Из каменной руки, которой он прижимал ее к каменной груди. Замуровал ее в каменную стену, а чтобы она не трепыхалась, напомнил, что его боевые раны еще болят: демонстративно отвел левое плечо чуть-чуть назад, вытянул левую ногу далеко вперед и при этом артистично застонал сквозь зубы. — Ты не можешь меня бросить в таком состоянии. Ты хотя бы подожди, пока я не выздоровлю. Ты подождешь?

— Подожду, — как можно спокойней пообещала она. — Уже недолго осталось. Ты быстро выздоравливаешь. Врачи говорят, что дней через десять уже бегать будешь.

— Хорошо, — обрадовался Тугарин. — Я думал, что через пять… А десять дней — это очень хорошо. За десять дней ты, может, и привыкнешь. Хоть немножко…

— Нет…

Она хотела сказать, что не сумеет привыкнуть — просто раньше сойдет с ума от ужаса ожидания беды, что она действительно слабая женщина, до такой степени слабая, что не умеет бороться с обстоятельствами, никогда не умела, и эти обстоятельства ее в конце концов сожрут, а она должна думать о Наташке, и Васильке, и о Соне тоже, и о маме, тете Марте, Митьке, тете Фаине… Хотя тетя Фаина и без нее, конечно, справится. Только все равно это нечестно — бросать тетю Фаину одну, ей все-таки уже очень много лет, а поднимать детей еще долго, так что Асе никак нельзя сходить с ума, умирать от ужаса и вообще любым способом устраняться от взятых на себя опекунских обязанностей. И еще она хотела сказать, что глазной хирург должен всегда быть спокоен, у глазного хирурга не должны дрожать руки, даже сердце не должно биться как сумасшедшее…

Ничего этого она сказать не успела. Потому что каменная стена, в которой она была замурована, слегка шевельнулась, поворачивая Асю так, как ей, стене, было удобней, каменные пальцы осторожно легли Асе на затылок, заставляя ее поднять голову, и твердые горячие губы закрыли ей рот. Губы были твердые, но не каменные. Живые, горячие, нежные и жадные. Она удивилась. Потому что не ожидала, что Тугарин начнет целоваться… Нет, ожидала. Но — потом. Когда выздоровеет. Когда у него левая рука не будет прибинтована к торсу. Когда он будет нормально ходить, не оберегая ногу от случайных прикосновений. Ну кто ж целуется с двумя незажившими огнестрельными ранами?.. То есть не с огнестрельными ранами целуется, а при огнестрельных ранах. Тьфу ты… Целуется, имея в анамнезе две огнестрельные раны. Незажившие. И неизвестно сколько заживших…

— М-м-м…

Это она подумала, сколько ран у него может добавиться — к зажившим и незажившим — потом, когда он опять поедет на симпозиум в Германию. С толковым словарем русского языка в наплечной кобуре.

Тугарин оторвался от ее губ, похлопал ошалелыми глазами, с трудом перевел дух и испуганно спросил:

— Что такое?.. Может, ты за Гонсалеса замуж собралась?

Ася тоже с трудом перевела дух, попыталась сообразить, о чем он спрашивает, сообразить не получилось, и тогда она тоже спросила:

— При чем тут Гонсалес?

— Ни при чем? — Тугарин заметно обрадовался, но тут же опять озаботился: — А тогда за кого ты замуж собралась?

— Ни за кого не собралась, — начала Ася.

— Ну-ну! — перебил ее Тугарин. — Вот только этого не хватало! Не собралась она… И это я слышу от собственной невесты практически накануне свадьбы!

Он опять потянулся к ней жадными губами, а его жадные пальцы опять охватили ее затылок, а она успела сказать только: «Не привыкну», — а он успел сказать: «Асенька хорошая»… А потом они просто целовались, и Ася уже ни о чем не думала. Наверное, и он ни о чем не думал, потому что, когда в дверь негромко постучали, сначала — опять каким-то неуловимым движением — посадил ее на край кровати, закрыл своими квадратными плечами, даже, кажется, встать хотел, но через секунду сообразил, что здесь никто на них нападать не собирается, качнул головой, с досадой щелкнул языком, мягко и бесшумно, как невесомый, свалился на кровать, вытянулся на спине, а потом громко сказал двери:

  100