Последние отзывы

  11  

Полковой комитет решал, что делать дальше. Все склонялись к тому, что сохранять полк как воинскую единицу смысла нет никакого. Другое дело, если фронтовики двинутся по домам, где их ждут. Они расскажут односельчанам правду о большевиках, о том, что партия Ленина хочет мира, земли и хлеба для народа, что к борьбе за это святое дело призывает она подняться весь трудовой люд России. Советовал разойтись и ротный командир, уважаемый солдатами Парамонов.

Решение приняли единогласно. По приказу комитета солдаты двинулись по домам. Личное оружие, деньги полковой и дивизионной касс, лошадей — все это разделили между собой. Артиллерию, боеприпасы ликвидировали. Полк перестал существовать. Но родилась новая, доселе невиданная сила: вооруженные люди, несшие домой познанную, принятую и свято оберегаемую ими правду — большевистскую правду о мире, о войне, о земле.

Член самораспустившегося полкового комитета ефрейтор Сидор Ковпак тоже отправился в родную Котельву, не был в которой он с того самого дня, когда забрили его на действительную. Шел солдат с фронта в бурное время. Слышал Ковпак, что еще в марте объявилась Центральная рада, что составили ее именовавшие себя «щирими», то есть «настоящими», украинцы. Шумели, что нужна им «самостийная» Украина-де, от Москвы не зависящая, как в прошлые времена и поныне, а сама по себе. Проживем, мол, как-нибудь без России. Нам она ни к чему.

Рассказывали Сидору солдаты-большевики, что появилась такая политическая организация, буржуазно-националистическая. Повалили туда кулачье, помещики, городские буржуи, кое-кто из украинских интеллигентов — тоже мнили себя такими вот «щирими». Понял ефрейтор, что Украине добра не ждать от них: что царские пули да нагайки, что пули да ножи «щирих» — все равно. И царь, и Керенский, и Рада одной породы — вражьей, чуждой трудовому народу. Имена вожаков этой Рады Сидор запомнил: Грушевский, Винниченко, Петлюра.

Завела Рада уже и собственное войско — гайдамаков. Подразделения назывались куренями. На манер старого запорожского войска. У славных запорожских казаков националисты украли не только названия, но и форму, включая шаровары и смушковые шапки с длинным, свисающим набок цветастым верхом. Думали националисты, что за пышными словами и музейной одеждой не распознают трудовые люди Украины их вражье нутро. Ошиблись: распознали быстро. По делам. В дни, когда Сидор пробирался домой, гайдамаки уже шастали по дорогам. Хватали «дезертиров» — возвращавшихся в родные села группами и поодиночке закаленных, обстрелянных фронтовиков. Те не давались, конечно. Порой доходило до настоящих боев.

Вблизи Черкасс Ковпак вышел к Днепру. Глянул солдат на великую родную реку, а перебраться-то как? Поблизости ни лодчонки, ни плота, ни бревна. Все под охраной гайдамаков. Экая незадача!

Вместе с группой солдат Сидор двинулся берегом, подальше от гайдамацких заслонов. Блуждали недолго: с того берега донесся приглушенный расстоянием зычный голос:

— Эй, там кто есть, слышите нас? Ждите малость! Мы сейчас к вам лодками… Возьмем всех!

Солдаты повеселели: порядок! Свои люди — днепровские рыбаки, в беде не бросят, сообразили, что к чему. И вправду с той стороны вскоре приплыли. Ни одного фронтовика не оставили, всех перевезли. На том берегу сомкнулись в крепком пожатии загрубевшие в трудах крестьянские и солдатские руки. Душевно улыбнулись друг другу незнакомые люди.

— Доброй дороги, братья!

— Спасибо за все, други!

Наконец перед глазами Ковпака появилась родная Котельва… Просто не верится Сидору: неужто дома? Это сколько же мотало его по белу свету? Без малого восемь лет… Многовато. Так что, пожалуй, под родную крышу запросто и не зайдешь. Смутные пошли времена.

Дождался темноты солдат и тенью скользнул под окно.

В хате — ни звука. Темень, мертвая тишина. Сидор тихонько постучал. Изнутри к оконному стеклу приникло чье-то лицо. Сидор скорее догадался, чем узнал…

— Акулинка, сестричка, я это… Открой…

И вот уже тепло дорогих стен обступило Сидора, и не было на свете ничего более нужного, чем благостный покой, на миг охвативший солдата, давно забывшего, что это такое — родное тепло.

РАЗВЕ НЕ ТОТ ЖЕ ФРОНТ?

О многом переговорили в ту ночь. Когда закончили о своих домашних делах, Сидор спросил:

— Что в слободе?

Родные помрачнели. Потом рассказали о невеселом котельвинском житье: слободские богатеи, кулачье бедноту за горло взяли. Именем Центральной рады сколотили «общественный комитет» — местную власть. Всеми средствами пытаются взнуздать народ. Кипит Котельва. Про большевиков здесь слышали, бедняки тянутся за вернувшимися фронтовиками, а те сплошь за большевиков. Сидор спросил, много ли в слободе солдат. Отец, братья — Алексей, Семен, Федор — стали перечислять, насчитали человек двести.

  11