Лёгкий, ненавязчивый романчик 
61 
Валери села рядом.
– Ты рассчитывала немного пожить со мной, да?
Розмари кивнула.
– Я думала, что ты ищешь в Нью-Йорке квартиру поменьше.
– Искала. Ужасное дело. Ходила от одной жуткой квартиры к другой. Представить себе не можешь, какую наглость нужно иметь, чтобы заламывать такую цену. Маленькая темная квартирка с одной комнаткой, куда не втиснуть мою мебель… Она быстрым взглядом окинула комнату и спальню Валери и замолчала.
Они немного посидели; когда зашумел чайник, Валери вернулась на кухню.
– Где твой багаж? – спросила она.
– На вокзале, – ответила Розмари.
– Много его у тебя?
Розмари не отвечала.
– Сколько, мама?
– Девять…
– Девять чемоданов? Да ты запаслась на целый год.
– Не язви, Валери. Я не подумала об этом. Все было так ужасно, я так испугалась… Я не могла больше жить в той квартире и не сумела подыскать новую, теперь вот не знаю, как быть, куда ехать. Я подумала, что в конце концов могу оказаться на улице, как те люди, про которых ты читала, меня мучили кошмары. Поэтому я приехала сюда. Мне пришлось. Мне шестьдесят один год, и я не могу представить себе… Не знаю, что делать.
Валери обняла мать.
– Прости.
Она колебалась. Ей нелегко было произнести простые и очевидные слова, сказать, что мать может оставаться с ней сколько пожелает.
– Чай готов, – вместо этого проговорила она и стала разливать его из белого с золотой отделкой английского чайника.
– Из поместья Стерлингов, – сказала Розмари, проведя пальцем по золотой отделке на крышке чайника. – Очень хорошая вещь. Л где другие предметы сервиза?
– В кладовке. У меня не хватило духу расстаться с ними.
– Что же ты продала?
– Большую часть фарфора, два сервиза из серебра, один оставила; все столовое серебро; полностью Роял Дултон, Ватерфолд и Пладро; большую часть стеклянной посуды.
– А русский канделябр?
– Он сюда не подходит.
Розмари вновь окинула взглядом комнатку и поежилась.
– Как ты можешь жить здесь? Как можно пробыть тут ночь, кстати – ты давно тут обитаешь?
– Немногим больше шести недель. Но это временно, мам. Ненадолго, как номер в гостинице.
– Ужасная гостиница. Мы не останавливаемся в ужасных гостиницах.
Валери почувствовала, как в ней пробуждалось раздражение.
– Помню и я, бывало, поговаривала также. Лучше не напоминай, мама, – она долила чай в чашку Розмари. – Поешь? На обед у меня рыба и салат.
Розмари подняла голову.
– Ты сама готовишь обед? Ты же не умеешь!
– Научилась. Живу я в ужасной гостиничной комнате. Работаю, получаю гораздо больше, чем раньше, хотя вряд ли достаточно, чтобы содержать повара. Долго ты еще собираешься вести себя, будто ничего не изменилось, мама? Все уже по-другому: совсем не так, как было до авиакатастрофы. Я стараюсь свыкнуться, у меня и без тебя полно забот, а ты еще говоришь, будто…
– Не смей разговаривать со мной в таком тоне! – воскликнула Розмари. – Ты просто не хочешь, чтобы я была с тобой. Ты же это имеешь в виду, не так ли? Ты хочешь, чтобы я уехала обратно в Нью-Йорк и оставила тебя одну!
– Да, но я не позволю тебе уехать.
– Да? Ты в самом деле сказала «да»?
– А ты хотела, чтобы я солгала? Я честно говорю тебе все, что чувствую, мама. Мне кажется, мы должны быть искренними. С одной стороны, мне очень хочется остаться одной, мне нужно обдумать, как жить дальше, как обеспечить себя, я уже не та, какой была всю свою жизнь. Мне нужно подумать о Карле, стараюсь понять…
– Что толку думать о нем? Ты вышла за него замуж, а он разорил нас!
– Хочешь сказать, что прежде чем говорить «да» и выходить замуж, нужно было навести справки? Что ж, не навела и теперь стараюсь понять, что же, собственно, произошло; пытаюсь привыкнуть жить здесь, работать, без большого количества друзей, без мужчины… Мама, неужели ты не понимаешь, как мне нелегко?
Розмари покачала головой.
– Ты несдержанна и способна обидеть; шутишь по поводу наведения справок, говоришь, что хочешь, чтобы я уехала обратно в Нью-Йорк… Не знаю, что с тобой творится?
– Да брось, ты отлично все понимаешь, произошло так много событий, словно вчера, но ты жалеешь только себя и ни на что не хочешь обращать внимания.
– Я уже сказала, что не могу терпеть, когда ты так разговариваешь со мной! А почему бы мне не пожалеть себя? Кто же еще, если не я сама? Мне шестьдесят один год, и я не знаю, что меня ждет впереди! Люди моего возраста, особенно вдовы, имеют право надеяться, что дети позаботятся о них!
61 
