Последние отзывы

  133  

Ральф сделал еще один шаг, и в руке у него неожиданно появился пистолет.

— Не наша цель, Вильям, моя. Я больше не нуждаюсь в тебе. Да и какой от тебя, в сущности, толк? Всю работу проделывали всегда мы, тогда как ты неизменно держался в тени и выступал вперед лишь в конце, и, забирая себе львиную долю прибыли. Так было всегда, Вильям: ты был головой, а мы руками и ногами. Но теперь, наконец, с этим покончено. Ты и твоя распутная королева ничего не получите, тогда как я получу все! — Хервуд вновь улыбнулся, и на этот раз его улыбка была не просто неприятной, но пугающе торжествующей. — И я получу это навечно.

Вильям сжал кулаки.

— Как смеешь ты говорить так о Маргарите! И убери свой дурацкий пистолет, пока не прострелил себе что-нибудь.

Ральф подошел еще ближе к графу, так и не опустив руки, в которой был зажат пистолет.

— Маргарита, твоя чистая невинная Маргарита! Да она давно уже не девственница, провалиться мне на этом самом месте. Она пала, покоренная нашим дорогим американским другом Донованом. Я видел их вместе в ту ночь, когда ты послал меня проследить за ним после нашей встречи в Ричмонде. Как, я не говорил тебе об этом? Я вижу на твоем лице откровенное удивление. Но почему тебя это так удивляет? Он же всегда, при каждой нашей встрече, открыто заявил о своем намерении соблазнить ее. Он желал ее, и он ее получил. Она ведь дочь Виктории, помнишь? А женщин этой семьи, похоже, всегда влекло к мужчинам ниже их по положению. Не каждая женщина разделяет твое столь высокое мнение о твоей особе.

У Лейлхема застучало в висках.

— Ты лжешь! На этот раз, Ральф, ты зашел слишком далеко. Я мирился с твоими глупостями, твоими приступами дурного настроения, твоими бесконечными гадалками — о да, я знаю о них, — с твоим дурацким суеверием, твоим бабским страхом смерти. Я знаю все о тебе, Ральф, о всех вас. А иначе как бы я мог с такой легкостью столько лет манипулировать вами? Но сейчас ты переступил черту. Ты заплатишь за это оскорбление. И заплатишь дорого.

— Не слишком ли ты свиреп для человека, глядящего в дуло пистолета, Вильям? — Ральф слегка откинулся назад, прислонившись к спинке стула. Похоже, он чувствовал себя в эту минуту весьма уверенно и непринужденно. Слишком уверенно. Слишком непринужденно.

Бросив взгляд вниз, Вильям увидел, что Ральф стоит на небольшом коврике.

— Давай поговорим обо всем спокойно, Ральф, — проговорил он с необычайной мягкостью, мгновенно переменив тон. — Мы с тобой слишком старые друзья и всегда можем обо всем договориться. Чего ты хочешь? Больше власти? Не возражаю, тем более что сейчас нас только двое. Этого мне всегда и хотелось. Остальные… все они стали лишними сразу же, как только их клерки подготовили бумаги о переводе товаров и денежных средств. А ты уже подписал приказ твоим капитанам, ведь так? Теперь нам остается лишь получить письмо от американца, и все тут же завертится. Прости, я не должен был спрашивать об этом… Итак, благодаря моим идеям и твоим организаторским способностям, мы, можно сказать, уже одержали победу. Мы оба с тобой получим больше, чем надо, когда империя затрещит по швам. Но помни, Ральф, лишь во мне течет кровь Стюартов. Из нас двоих только я могу претендовать на трон.

— От крови Стюартов, что течет в твоих жилах, Вильям, вряд ли останется даже пятно на твоем носовом платке, если ты разобьешь себе нос. К тому же — если я правильно помню, — это капля крови досталась тебе от предка, рожденного вне брака. Так что прав у тебя на престол не болыпе, чем у меня.

— Возможно, — выдавил из себя с усилием Лейлхем, не отрывая глаз от Хервуда. Граф никогда не уважал Ральфа, теперь же он откровенно его ненавидел. Но он не мог допустить, чтобы ненависть затуманила его разум, поскольку именно ясная голова и давала ему все эти годы преимущество перед остальными. — Однако из нас двоих я владею большим состоянием. И деньги эти есть у меня сейчас, не в отдаленном туманном будущем. И лишь я, благодаря своему красноречию, смогу убедить парламент в необходимости отречения от престола короля Георга. Ты неспособен этого сделать, Ральф. Ты хороший человек, но слишком флегматичный и незаметный. Тебе никогда не удастся вознестись на самую вершину. Никто тебя и слушать не станет.

Пистолет в руке Хервуда слегка опустился.

— Я изменился. Я стал совершенно другим человеком. Сейчас мне кажется, что я и не жил вовсе все эти годы… с той самой ночи, когда ты заставил меня стать соучастником убийства Жоффрея.

  133