Сначала, вроде бы ничего, но потом стало скучно, ггероиня оказалась какой-то противной... 
68 
Князь поморщился, ибо из сказанного ромейским попом не понял ни бельмеса, разве лишь то, что разум затуманить может почище иных волхвов. Язык у иерея подвешен.
Не знал Осколод и того, что базилисса Ирина, жена Леонова, мало что мужа своего отравила, смазав ядом императорскую корону, а он не царствовал и пяти лет, так и сыну Константину приказала выколоть очи, настолько обуяла жажда власти.
Осколод погладил вислые усы, спросил с величием, достойным ромейского Императора:
– Так что теперь?
– Жизнь во Христе и Божья благодать. Ибо только Господь Бог наш – истина, – отозвался иерей Михаил.
– А как же те, что в старой вере остались?
– Безбожники сгинут сами. Вот увидишь, князь. Вот увидишь… Внемли мудрости завета…
– Ах, если бы так все само собой устраивалось, – молвил Осколод с горечью.
– Не стоит сомневаться в могуществе Господа! – возразил Михаил. – Тебя гложат сомнения, Николай, но следуй заповедям Его, и все наладится. Ты заблуждался, – но ведь только Он непогрешим. А ты грешен, и я грешен, и все мы грешны. Покайся в грехах своих, и станет легче. И отпустятся они тебе, коли от чистого сердца раскаешься.
– Ну, хорошо, – погрустнел князь. – Кляну себя, что пребывал в гордыне и отринул мать. Кляну себя, что гордыня эта стала причиною смерти сына моего, Тура. И меч, поднятый мной супротив врагов, пал на него и мать мою в один и тот же год. Что скажешь на то, иерей?!
– Не мною изречено, самим Христом заповедано. Вот слова его: «Не думайте, что Я пришел принести мир на землю; не мир пришел Я принести, но меч, ибо Я пришел разделить человека с отцом его, и дочь с матерью ее, и невестку со свекровью ее. И враги человеку – домашние его. Кто любит отца или мать более, нежели Меня, не достоин Меня; и кто любит сына или дочь более, нежели Меня, не достоин Меня, и кто не берет креста своего и не следует за Мною, тот не достоин Меня».
– Что значит сие, поясни?
«Глупый, невежественный варвар! – подумал Михаил. – Значит это, что пока ты будешь плакаться в исповедальне, Великому городу Константина ничего не грозит. Значит это, что пока ты, размазня, будешь править в Киеве – нам сподручнее управиться с прочими дикими скифами твоими же руками…»
– Что значит сие, ромей? – повторил Осколод.
– Твой крест, князь, утверждать в Киеве мир и порядок, возлюбив Господа превыше родных. Не терзай душу свою смертью близких. В том нет вины твоей, а пути Господни неисповедимы. Бог дал, он же и взял. Не в том ли промысел Его, что через страдания пришел и ты на свет истинной веры? Господь милосерден, он ведает и будущие прегрешения. Поведай о них, Николай!
– Знаю, враги нам хазары, и многие в Киеве давно бы сами взялись за оружие, порешить их доглядчиков да купцов. Ведаю – неразумно сие, но как уберечь свой народ от глупости? Киеву выгода прямая хазаров держаться, потому как один город наш среди земель славянских, агнец средь волков. А как печенеги подходили – так тож хазары помогли. Одним не справиться было. Опять же – польза.
– И на то, князь, был Им дан ответ. Ты слышал от многих: люби ближнего твоего и ненавидь врага твоего. А Господь говорит нам: «Любите врагов ваших, благословляйте проклинающих вас, благотворите ненавидящим вас и молитесь за обижающих вас и гонящих вас, да будете сынами Отца вашего Небесного, ибо Он повелевает солнцу Своему восходить над злыми и добрыми и посылает дождь на праведных и неправедных. Ибо если вы будете любить любящих вас, какая вам награда? Не то же ли делают и мытари? И если вы приветствуете только братьев ваших, что особенного делаете? Не так же ли поступают и язычники?»
– Надо ли понимать это так, святой отец, что утвердить нам мир со степняками надобно?
Михаил потупил взор и проговорил:
– Кто я есть? Лишь смиренный служитель Господа. И не я, но Он говорит с тобою, Николай, через великую книгу.
Часть третья
Глава 1
Златан любовно провел рукой по блестящей глади клинка, довольно хрюкнул:
– Хорош! Вона, видите, как новый кузнец подправил?
Горян скосил на товарища недовольный взгляд, губы изогнулись в горестной ухмылке.
– Чего морду кривишь? – расплылся Златан.
Тот ответил серьезно, без тени веселья:
– Ничего. Сколько мужичья ты этим клинком перерезал?
– Много, – бросил Златан и тоже сделался хмурым. – В последний раз троих порешил. Пришлось, сами виноваты, неча буйствовать было. А я тоже поплатился. Когда последнему голову срубал, клинок в хребтине застрял. Такая зазубрина осталась – думал, не выведет.
68 
