Добря шагнул к наставнику и принял в правую руку первый из принесенных мечей. Был он в два с половиной локтя, клинок – широкий у рукояти – сужался к округлому острию. По обеим сторонам клинка легли продольные желоба, именуемые долами. Пацаненком думал, чтобы кровь лучше стекала, но подрос и понял – для облегчения. Этот меч показался ему велик и тяжел. У второго была неудобная, слишком короткая рукоять и массивное навершие.
– Не торопись, парень! От доброго клинка в бою зависит и твоя жизнь, и соратника, – проговорил дядька и протянул третий меч.
Этот как бы сам устроился в ладони у Добродея, обжился. Крестовина длинная, клинок в два локтя с закругленным концом, долы поглубже. Ближе к рукояти на верхней трети дола причудливый узор проволокой. Словом, это было его оружие, и по сердцу, и по руке.
– Беру. Можно?
– Нужно, – подтвердил дядька. – Удачи, парень! Главное, ты про щит не забудь, – язвительно добавил он.
Куда ж без щита! При мощной рубке на него одна надежда да на шлем. Хоть и броня у Добри, а пропусти размашистый рубящий удар – если не помрешь от раны, так калекой на всю жизнь останешься.
Приблизился Живач.
– Еще раз напоследок, – предупредил наставник. – Тычком не разить! При расчетливом уколе не будет глубокой раны, но и такой клинок сквозь панцирь «пройдет». Наружу кровь не выйдет, вся внутри изольется. Поняли?
Оба кивнули. Дядька двинулся от них прочь – бесстрашно, по самой грязюке. Оба проводили уважительными взглядами.
– К бою! Лежачего не добивать, – прогремел он, обернувшись.
Хотя это уже послабление, крики зрителей были полны ликования.
– К бою!!! – подхватили дружинники и отроки. Сейчас воинское братство было едино, как никогда. Разве что в настоящем бою случается так же.
Внутри заколотило: «Упадешь, и не быть тебе даже младшим гриднем!»
Живач с быстротой вепря ринулся на Добродея, чешуйчатый панцирь придавал дружиннику сходство с каким-то однокрылым сказочным зверем, но не человеком. Первый натиск был страшен, но Добря не отступил, принимая на круглый щит град ударов.
– Вперед, ты ж не тыква какая! Покажи ему! – закричал Горян.
И от этого возгласа единственного друга перестали ныть кости, сгинула боль от вчерашних ран, не чесались больше царапины. Ловко выйдя из-под нового удара, Добря послал свой, секущий. Но Живач был начеку и отвел хитрый выпад.
Добродей бросился на противника, выставив перед собой щит, нес вдоль земли, норовя угодить в Живача его верхним краем. Но тот успел одним движением погрузить в липкую грязь острый конец своего, подперев коленом, и тем поставил непроходимый заслон на пути хитрого юнца. Стремление Добри словно бы разбилось о стену.
Но отскочил, и вовремя. Где только что стоял, просвистел клинок Живача. В три шага дружинник нагнал Добрю и обрушил на него шквал ударов, отчего Добродеев щит дал слабину, затем и вовсе расщепился, причем куски повисли на предплечье и их не удавалось стряхнуть.
– Держись! – кричал Горян.
– Д-дерись! М-меча не опускай, – подсказал Живач, отступая и тем самым давая молодому противнику короткую передышку.
В какое-то мгновение Добря представил лицо чернявого, словно бы заглянув в завтрашний день, услышал хрюканье и гогот, ехидный смех недругов.
«Лучше прямо сейчас голову сложить», – решился он, отирая грязь и пот со лба.
Все ахнули, когда Добря стянул с головы островерхий шлем. Но он и не думал сдаваться. Шлем полетел точно в Живача, тот прикрылся, отражая внезапную напасть. Добря бросился на дружинника из последних сил, яростно, отчаянно, отважно.
Дядька учил: если даже первые удары не повергли врага, если плашмя попал – главное, что не мимо. Ничто не напрасно! Пусть противник отходит, пусть теряет дыхание, пусть спотыкается – только сам не провались и не попадись на хитрость. Лови удачу и не упускай, быть может, единственной возможности победить.
Очевидцы схватки замерли, когда под напором юного воина Живач стал отступать. Добродей поднажал, чуя, что не сдюжит, если вот сейчас не опрокинет противника в эту глину. Прикрытый щитом Живач не разглядел или не захотел разглядеть, в какой миг и как напрыгивал Добря. Но, попятившись, дружинник вдруг медленно повалился наземь, точно ворота, снесенные тараном. Следом, не удержав равновесия, рухнул и победитель, успел, однако, поднять меч и угодил поверженному рукоятью точно в грудь.
– Па-аздравляю, д-дурень! – ойкнул Живач и подмигнул изумленному Добре, как перед схваткой. – Но п-почему же ж именно мне… и т-так больно?