Последние отзывы

  8  

Прежде чем Эрик успел дать учтивый ответ, король заявил:

– Ты должна переодеться.

Розамунда резко обернулась;

– Переодеться?

– Да. Ты не выйдешь замуж в подобном виде.

– Свадьба состоится сейчас?

Ошеломление – так можно было охарактеризовать ее состояние, и Эрик даже посочувствовал ей. Он и сам был ошеломлен не меньше.

– Как только переоденешься. Я должен вернуться в Шенон.

–Но…

– Позаботьтесь, чтобы она была одета подобающим образом, – приказал король сестре Юстасии, потом схватил Аделу за руку и потащил ее за собой из конюшни. – Мне нужно поговорить с аббатисой.

Розамунда смотрела на них с открытым ртом и, лишь когда сестра Юстасия потянула ее за руку, произнесла:

– Меня выдают замуж.

– Да. – Юстасия ветревоженно взглянула на девушку, когда они вышли из конюшни. Та была необычно бледна.

– Я думала, что стану монахиней, как ты.

– Все будет хорошо, – успокаивала Юстасия, ведя девушку по коридору монастыря.

Король и Адела уже скрылись из вида.

– Да, – согласилась Розамунда, слегка расправив плечи. – Все будет хорошо. – Но ее плечи вновь поникли, И она растерянно прошептала: – Ведь я должна была стать монахиней.

– Похоже, тебе не было суждено принять постриг,

– Да нет же, – возразила Розамунда. – Моя мать желала этого. Она сказала об этом аббатисе. Я была рождена чтобы стать монахиней.

– Похоже, что нет, – мягко поправила ее Юстасия.

– Но что, если Господь желает, чтобы я постриглась в монахини? Что, если он прогневается, если я не приму постриг?

– Скорее всего у Господа свои планы для тебя, Розамунда. Иначе бы он помешал твоему отцу прибыть сюда. Разве нет?

Нахмурившись, Розамунда задумалась. Сестра Юстасия продолжила:

– Сдается мне, сам Господь привел твоего отца сюда, чтобы помешать обряду пострига. Если бы твой отец опоздал хотя бы на день, ты бы стала монахиней.

– Да, – неуверенно пробормотала Розамунда. – Но почему Господь желает моего замужества? Ведь, будучи монахиней, я могла бы сделать столько добрых дел!

– Возможно, он имеет для тебя более важное предназначение в качестве жены.

– Может быть, – пробормотала Розамунда, но по ее тону было ясно, что ей трудно представить подобную возможность.

Вздохнув про себя, Юстасия поторопила девушку вернуться в небольшую келью, где та жила с самого детства. Усадив ее на жесткую постель, Юстасия стала искать платье, которое сшила Розамунда для пострига. Ничего не найдя, она спросила:

– А где твое белое платье?

Розамунда рассеянно взглянула на нее:

– Белое платье? А, сестра Маргарет предложила повесить его, чтобы оно не помялось.

Кивнув, Юетасия повернулась к двери.

– Жди здесь. Я сейчас вернусь.

Розамунда посмотрела на дверь, закрывшуюся за ее подругой и наставницей, и со вздохом откинулась на кровать. Она с трудом понимала происходящее. Еще этим утром все в ее жизни было определено, ее путь был ясен. Сейчас же события развивались так стремительно, что перевернули ее жизнь, и она не была уверена, что хочет следовать этим новым путем, Однако выбора у нее, судя по всему, не было. Решение отца было окончательным.

Итак, она выйдет замуж за человека, которого никогда раньше не встречала, на которого лишь мельком взглянула, когда отец представлял их друг другу. Она бы рассмотрела его повнимательнее, но внезапно застеснялась. Это состояние было новым для нее. Но ведь за всю свою жизнь Розамунда очень редко бывала в обществе мужчин. Единственными мужчинами, которых она знала, были ее отец, его слуга и постоянный компаньон епископ Шрусбери, а также отец Абернотт, священник, служивший воскресную мессу в аббатстве. В остальные дни недели мессу служила мать-настоятельница.

Несколько лет назад она была знакома с мальчиком-грумом, но он недолго проработал на конюшне – неделю, не больше. Однажды он прижал ее в углу стойла и коснулся губами ее губ. Опешив, Розамунда сначала даже не оттолкнула его. Когда удивление прошло, любопытство и первые намеки на сладостную дрожь удержали ее от возражений. К своему великому стыду, она даже не остановила его, когда он накрыл рукой ее грудь.

Розамунда подумывала остановить его, потому что знала: все, что кажется таким интересным, непременно греховно. Все забавное, по словам сестер, было грехом. Но она не могла сказать, остановила ли бы его, потому что их застала сестра Юстасия. Только что она была в горячих объятиях мальчика, а через мгновение его уже оттащили и драли за уши. Потом Юстасия отчитывала Розамунду, говоря, что никогда нельзя позволять мужчине целовать себя или дотрагиваться до себя, потому что это грех. Губы созданы для того, чтобы говорить, а грудь для молока – вот и все. В тот же день аббатиса отослала мальчика прочь.

  8