Прочитал почти все книги про пиранью, Мазура, рассказы отличные и хотелось бы ещё, я знаю их там... 
очень нудно 
47 
И рай вновь оказался на удивление доступен и близок, а ангелы играли на своих небесных гармониках что-то очень знакомое и нежное…
И Моника вновь умирала и воскресала в объятиях своего мужчины, чувствуя себя то неопытной девственницей, то зрелой и умудренной жрицей любви, а Хью – о, Хью перебывал буквально всеми персонажами мировой культуры. От демона-искусителя до подростка, впервые познающего женщину. И ведь он ничего не играл! Все получалось само собой!
Такая уж женщина досталась ему.
Такой уж мужчина был рядом с ней.
В шоколадных омутах плещется наслаждение, а губы успевают и целовать, и шептать бесстыдные, жаркие слова, которым не живется при свете солнца. Эти слова – ночные, они боятся света и чужих глаз и ушей.
Шелк растрепанных волос нежнее ночи, а ночь – непроглядна. И кожа женщины загорается под твоими прикосновениями, а точеное тело поет в твоих руках, словно самая совершенная скрипка Страдивари. И когда стон, отразившись от потолка, превращается в смех, а сам потолок распахивается в небо, ты понимаешь, что только что побывал богом…
Монике хотелось одновременно прижиматься к груди Хью, плакать от счастья под тяжестью его мускулистого, сильного тела, растворяться в его страсти и отвечать на нее с удвоенной силой – и баюкать любимого на своей груди, чтобы ни единый шорох не побеспокоил его сон…
Брать – и отдавать сполна, дарить без остатка, становясь все богаче, вычерпать всю себя досуха – и раствориться в последнем поцелуе…
Этому не научат ни инструкторы тантрического секса, ни сексопатологи, ни опытные гетеры. Все это знает и умеет только Та, Другая, живущая внутри каждой женщины с того самого момента, как крошечный огонек новой жизни в материнском лоне обретает первые признаки своего пола. Слабого? Помилуйте, да разве слабость способна подарить вечную жизнь собственному счастью? Но дети рождаются, а потом рождаются дети, и снова на свет являются дети – так от века и до конца, и в каждом из них останется та искра, что яростным пожаром пылала в груди самых первых любовников на этой Земле.
И Хью никуда не уехал, потому что они заснули, любя друг друга, не разомкнув объятий, и Монике уже под утро приснился очень короткий и странный сон: она летит в полной темноте, а впереди ослепительно сверкает крошечный серебристый огонек. Он не становится ни ближе, ни больше, но в какой-то момент Моника понимает, что он уже не далеко, а совсем рядом, в ней самой… И тогда мимо проплывает огромный серебряный карп с золотыми глазами и подмигивает ей.
И тьма рассыпается мириадами серебряных звезд…
Единственным – зато большим – минусом ночных выкрутасов явилась частичная потеря ориентации во времени у обоих сразу. Проще говоря, Хью и Моника проснулись на следующий день, в среду, в районе двенадцати часов, еще полчасика поваляли дурака в постели, а потом рука об руку спустились вниз, пребывая в состоянии полной эйфории и непоколебимой уверенности, что сегодня, к примеру, воскресенье.
Они вместе поменяли Джозефу воду в ванне, покормили его и пообщались с ним, потом в четыре руки готовили завтрак, потом завтракали и ворковали – одним словом, до двух часов с четвертью вели совершенно идиллическую жизнь. О том, что сегодня день отлета не вспомнил ни один из них.
В половине третьего Хью – как мужчина и руководитель фирмы – испытал легкое беспокойство, потому что на краешке сознания его забрезжило какое-то смутное воспоминание: вроде бы, на сегодня намечалось какое-то дело…
Тут он вспомнил, что Моника не только его любимая женщина и будущая мать его детей, но еще и «говорящий костыль», и потому задал ей прямой вопрос.
– Кстати, а какой сегодня день?
– Судя по тому, что вчера был вторник, должна быть среда.
Слова еще срывались с лениво улыбающихся губ Моники Слай, а в глазах уже вспыхнул ужас.
– Хью!!!
– Ай! Ты чего кричишь, я же здесь…
– У нас самолет через два с половиной часа!
После этого начался форменный сумасшедший дом.
Пометавшись по дому без всякого смысла, они приняли единственно верное решение: поскольку у Хью вещей нет по определению – кроме тех, что на нем и на полу гостиной, спальни и кухни – он займется пересадкой Джозефа в контейнер, а Моника быстро соберет сумку.
Результат получился двоякий. С одной стороны, все рекорды скорости сборов в дорогу были перекрыты, с другой – в чемодане Моники вперемешку лежали: шесть пар трусиков, три футболки, два махровых полотенца, одно вечернее платье, резиновые сапоги и дождевик канареечного цвета, а также – россыпью – зубная паста, зубная щетка, пустая косметичка и тени для век, в то время как Хью Бэгшо выглядел отчасти даже импозантно в своем деловом костюме и при галстуке, но был неприлично мокр спереди и снизу. Джозеф проявил неожиданное упорство и не желал даваться в руки для пересадки. Хью не сдался, применил технические средства (дуршлаг) и справился с непокорным карпом. Джозеф немного побился о стенки тесного контейнера и недовольно затих, широко и судорожно разевая рот.
47 
