Прочитал почти все книги про пиранью, Мазура, рассказы отличные и хотелось бы ещё, я знаю их там... 
очень нудно 
179 
Анжела удивленно приподнимает брови.
— Значит, договор вы не читали?
— В нем двадцать страниц!
Анжела закрывает глаза и качает головой.
— Великолепно! Отлично!
— Насколько это может отсрочить судебное решение? — интересуюсь я. — Это может нанести вред и эмбрионам.
— Суд может быть очень быстрым, — отвечает Анжела. — Судья может просто последовать букве этого проклятого договора — и в четверть десятого решение по делу уже будет принято. Для суда это самый простой путь — юридический прецедент. И это решение не нанесет вреда его репутации, если кто-нибудь сравнит его решение с Соломоновым. — Она встает и хватает свой портфель. — Побежала. До завтрашнего утра у меня еще чертова уйма работы.
Когда за ней закрывается дверь, Зои закрывает лицо руками.
— Мы уже были так близко… — шепчет она.
Дара наклоняется и целует ее в макушку.
— Тебе нужно поесть, — говорит она. — В этом мире мало проблем, которые не могло бы решить печенье «Орео».
Она отправляется к автомату на первом этаже. Я, чувствуя собственную беспомощность, поглаживаю Зои по спине.
— Кто, черт возьми, этот Соломон? — спрашиваю я.
Из горла Зои вырывается смешок.
— В самом деле не знаешь?
— А что? Это какой-то известный адвокат или политик?
Она садится и вытирает слезы.
— Это библейский царь. Очень рассудительный. Однажды к нему пришли две женщины с ребенком. Каждая заявляла, что именно она и есть его мать. Соломон предложил разрубить ребенка пополам, чтобы каждой досталась половина. Одна женщина впала в истерику и сказала, что лучше отдаст ребенка, чем убьет его. Так Соломон понял, кто настоящая мать. — Зои замолкает. — Знаешь, и я так поступлю. Я отдам Максу эти эмбрионы, чтобы их не уничтожили. — Она вытирает слезы. — Из тебя вышла бы отличная мать, Ванесса.
— Еще рано опускать руки, — отвечаю я.
Я так говорю, потому что знаю: именно эти слова поддержки нужны Зои.
Но я уже потеряла то, чего так никогда и не имела.
Макс
Когда на следующее утро я поднимаюсь в кухню, Уэйд Престон как раз наливает кленовый сироп на вафлю. Он выглядит отдохнувшим и энергичным, чего нельзя сказать обо мне. Минувшей ночью я глаз не сомкнул. Я уверен, у Уэйда есть мелкие сошки, которые выполняют за него всю подготовительную работу. Вероятно, он порылся в своем ноутбуке и лег спать.
— Доброе утро, Макс! — приветствует меня Уэйд. — Я как раз объяснял Рейду договорное право.
Я чувствую запах манго и мяты — запах лета, когда Лидди склоняется надо мной, чтобы поставить тарелку. Она до сих пор в халате. Волосы у меня на затылке шевелятся.
Интересно, почему Уэйд объясняет договорное право моему брату, а не мне?
— Если этот старый козел решит последовать букве договора, — продолжает Уэйд, — я смогу мобилизовать всех противников абортов в этой стране. Он уйдет на пенсию в разгар самого громкого скандала. Ему известно, каким я пользуюсь влиянием, и это вселяет в меня веру в то, что он дважды подумает, прежде чем принять решение.
— С другой стороны, — говорит Рейд, — если в этом деле потерпевшей стороной окажется церковь, дело предстанет в выгодном свете.
Я смотрю на него.
— Не церковь.
— Прошу прощения? — удивляется Уэйд.
— Не церковь, а я. Это мои эмбрионы. Мои нерожденные дети.
— Знаешь что, Макс, — Уэйд делает большой глоток кофе и смотрит на меня поверх чашки, — лучше судье подобных речей не слышать. Ты здесь вообще ни при чем. Этим детям судьбой предназначено принадлежать твоему брату и его жене.
В раковине что-то звенит. Лидди уронила ложку. Она кладет ее на сушку, поворачивается и встречает наши удивленные взгляды.
— Пойду одеваться, — говорит она и выходит из кухни, даже не взглянув на меня.
Рейд продолжает свои разглагольствования, а я не свожу взгляда с солнечного света, который заполняет пространство, где она только что стояла.
Пастора Клайва еще нет. Сегодня как никогда мне так нужна его поддержка в зале суда, но место за моей спиной, которое он всегда занимал, подозрительно пустует.
Я представляю, что такие же чувства испытывает Зои. Потому что уже пять минут десятого, начался суд, а ее адвокат словно без вести пропала.
— Я уже здесь, здесь! — кричит Анжела Моретти, влетая в зал суда через двойные двери. Блуза ее не заправлена в юбку, а под костюм она вместо каблуков надела кроссовки. На щеке пятно — то ли варенье, то ли кровь.
179 
