Глава 2

– Я в восторге, – провозгласил Годунов, выбравшись из троллейбуса и оглядываясь. – Какие прекрасные, открытые люди. Это что, твой район?

– Да.

Писатель задрал голову. «Интересно, – подумал Денис, – что он видит? Действительно ли ему нравится или это самогипноз? Мне бы не понравилось. Я бы решил, что попал в трущобы». Старый дом эконом-класса, дважды обвитый эстакадами и путепроводами, давно закрытыми для проезда по причине того, что некому ездить и не на чем. Сверхсовременное резиноасфальтовое покрытие демонтировано и переплавлено в сырье для производства сапог. Под эстакадами – сараи, амбары, курятники; многие и коз там держат, и коров даже. Первые два этажа башни сплошь закрыты вывесками контор и магазинов, все очень просто, фанерные листы, картинки в две краски; с третьего по седьмой – зеркальные стекла, кое-где даже пуленепробиваемые; дальше, до двадцатого, – сплошные гирлянды развешанного по веревкам белья. Еще выше – нежилая, запретная зона, восемьдесят уровней слепых окон, с огромными пятнами черной копоти в тех местах, куда попадали патрульные ракеты. Как водится, несколько этажей выжжены целиком, здесь это девяносто третий и девяносто четвертый; тут жгли мало, тут окраина, богатые не жили на окраинах. Говорят, до искоренения в этом доме на верхних этажах были недорогие отели.

– Хороший дом, – похвалил Годунов. – Слушай, давай-ка мы сделаем вот что. Позвони своей девушке. Ее зовут Таня?

– Да. А зачем?

– Я хочу пригласить ее в ресторан. Вон, вывеска хорошая. «Евроблины».

– Она не пойдет, – сказал Денис. – Она на меня обиделась.

Годунов удивился:

– А при чем здесь ты? Обойдемся без тебя. Желаешь присоединиться – присоединяйся, не желаешь – иди погуляй…

– Она не пойдет, – повторил Денис.

– Просто набери ее номер. И дай мне трубку. А там посмотрим…

Денис подчинился. Годунов ловко выхватил у него телефон, пошлейшим образом изогнул губы, отпрыгнул на несколько метров и принялся гнусаво бубнить, периодически вздыхая и закатывая глаза; слушать его длинные опереточные фразы, как бы вышедшие из-под пера сочинителя второразрядных любовных романов, было невозможно, и Денис отошел в сторону.

– Хо! – провозгласил Годунов спустя пять минут. – Старый Гарри в отличной форме. Она согласна. Ты идешь?

– Нет, – ответил Денис. – Во-первых, я не уважаю «Евроблины». Это дорогое заведение, и там полно разложенцев. Во-вторых, мне надоели кабаки. И кафе, и распивочные, и трактиры. Я и так каждый вечер сижу в кабаке.

– Дурак, – сказал старый Гарри. – Ты хоть раз ходил в кабак с русским писателем?

– Нет.

– Тогда пойдем. Увидишь, что это такое.

Писатель не притронулся к меню, резко потребовал яичницу на сале, а в ответ на вопрос халдея – «что будете пить?» – изобразил обиду.

– Земляк, – проникновенно произнес он. – Я пролетел четыре тыщи верст и прибыл в город моей молодости. Потом пришел к тебе и попросил яичницу на сале. Как ты думаешь, что я буду пить?

– Водку, – без раздумий ответил халдей.

– Действуй!

Денис огляделся; в углу заметил кого-то, смутно знакомого; впрочем, знакомый равнодушно скользнул по нему взглядом и сразу отвернулся, тем более что его компания состояла из двух раскрашенных, с голыми плечами баб из серии «угостите даму закурить». Бабы маскировали вторые подбородки горностаевыми манто и выглядели архетипически, наподобие карикатур из молодежного еженедельника «Строитель новой жизни». «Не дай бог, и Таня придет в манто, – панически подумал Денис. – С нее станется. Она все лето психовала, что денег нет. И по дому расхаживала только в любимой майке с надписью: ‘‘Конченая сука’’». Иногда это очень возбуждало Дениса, в другие моменты бесило. Так они и прожили почти полгода: непрерывная война с ежедневными перемириями под одеялом.

  95