Сначала, вроде бы ничего, но потом стало скучно, ггероиня оказалась какой-то противной... 
76 
– Тоже мне еврей нашелся. Товарищ, товарищ, болять мои раны… Болять мои раны вглыбоке… — тихонечко промычал я в ответ пару строчек из песни.
– Ну, в «боке» у тебя ничего нету, как, впрочем, и нарывов с нагноениями… — не поддержал шутку наш медик. — На вот, попей. — Губ моих коснулось горлышко фляжки.
«М-м, вкуснотища!» — кисло-сладкий настой со вкусом земляники показался мне напитком богов!
– Ну как? — поинтересовался Сергей, когда я напился.
– Ничего лучше в жизни не пил! — честно признался я. — А мы вообще где? — Удовлетворив самые насущные потребности организма, я ощутил острый приступ информационного голода.
– На полпути из Бобруйска в Могилев. Или наоборот — сейчас точно и не скажешь. Стоим ведь. Прикинь — в пробку попали! До ветра не хочешь?
Я попробовал мысленно представить, куда это мы забрались, но не смог — помешала вернувшаяся ноющая боль в затылке, а потому ответил на более простой и доступный контуженому организму вопрос:
– Не сейчас, Серый. Если захочу, позже сам схожу.
– Но-но, быстрый ты наш, — немедленно осадил меня друг. — Тут немцы кругом. Все вместе, так сказать, ночуем. Вповалку. Так что гадить теперь будешь только под моим чутким руководством! — Несмотря на грубоватый тон, в голосе Дока я ощутил искреннюю заботу о моей драгоценной персоне.
– Серег, только честно — сильно меня нахлобучило?
– Раз сразу не пристрелили из жалости — значит, не сильно! — отрезал Кураев. — Если тебя это успокоит, то спасла тебя твоя неимоверно толстая лобная кость, по моим ощущениям, простирающаяся вплоть до затылка. А может, это звезды так расположились, и ты очень удачно упал, но пуля прошла по касательной, содрав кожу и вырубив тебя. Ключице повезло меньше — теперь месяцок одноруким походишь, пока не зарастет. А сейчас спи давай! И тебе полезно, и мне спокойно…
Я совсем было собрался последовать рекомендациям лечащего врача, как еще одна деталь привлекла мое внимание:
– Серый, а что это я в немецком? — Я оттянул лацкан серого кителя.
– А в каком ты должен быть? — не понял сначала Док.
– Я ж во «флеке» был.
– А, ты об этом! Скажи своей любимой курточке «пока»! Она нынче только в качестве «доширака» для вампиров хороша!
– А… — Закончить, а вернее, даже начать, врач мне не дал:
– Вещи все твои у меня, так что не боись.
Откинувшись на какой-то мягкий тючок, служивший мне подушкой, я несколько секунд переваривал информацию.
– Серег, а «браунинг» мой где?
– Что, снова повоевать захотелось, калечный? — участливо-ироничным тоном поинтересовался Док. — У меня твой пекаль, у меня.
– Дай сюда! — потребовал я.
– А на фига козе баян?
– Не понимаешь?
– Ух, какие мы грозные! — усмехнулся Кураев. — Таким взглядом, как у тебя, Тоха, тяжелые бомбардировщики сбивать на лету можно! Зачем тебе сейчас оружие?
– А то ты не понимаешь?
– Ну, объясни мне, скудоумному, зачем тебе ствол, когда мы все рядом?
– Серый, ствол мне за тем, что никто из нас не имеет права в плен попадать, вот зачем! А «эйчпи» ты мне сейчас взведешь и, на предохранитель поставив, отдашь. А то с одной рукой я даже патрон толком дослать не смогу!
Не знаю, то ли моя горячность была тому причиной, а может, Сережа просто прислушался к моим доводам и счел их логичными, но после небольшой паузы он отошел от меня, перегнулся через перегородку, отделявшую наш отсек от передних сидений, и вернулся назад уже с пистолетом.
– На! — Звонко лязгнул затвор. — Только ты так с ним под подушкой и будешь спать?
– А кобуру ты что же не захватил? — Я поставил «браунинг» на предохранитель.
Чертыхнувшись, док снова полез на переднее сиденье.
* * *
Кировский район Могилевской области БССР. 17 августа 1941 года. 4:30
Денис Кудряшов считал, что ему невероятно повезло. Ну еще бы, в отличие от десятков своих сослуживцев-одногодков, он не пропал безвестно во время отступления, не метался панически, бросаемый не знающими обстановки командирами на затыкание очередного вражеского прорыва, а вел полную захватывающих приключений жизнь партизана-диверсанта. Сам Денис, несмотря на позывной Дед, так, скорее всего, свои бы ощущения не описал — молод еще, не привык к точным формулировкам. А вот командир снайперской группы оценивал настроение своего подчиненного именно так. И именно поэтому Люк, как мог, старался воспитывать «молодого» и не считал себя вправе спускать ему даже мельчайшие нарушения и небрежение службой. Сейчас, к примеру, Саша пропесочивал Деда за излишний энтузиазм:
76 
