82 
Когда Кирилл Кораблик первый раз – после долгого ковыряния в смрадных коричневых складках кожи – вставил катетер девяностолетней женщине, страдающей последней стадией атеросклероза, он понял, что человеческая плоть столь слаба и столь мало способна сопротивляться распаду, что всякая попытка говорить о человеке как о венце творения есть великое богохульство и издевательство над основами мироздания. Человек ничтожен, потому что ничтожна плоть его; и если говорят, что дух его велик, пусть скажут, зачем тогда он заключен в столь ничтожную плоть?
Больничные санитары всегда были готовы угостить любознательных студентов циклодолом. Вскоре Кирилл научился пить эфир (небольшую порцию следовало размешать в стакане воды и выпить залпом) и даже сделал по совету приятеля Гагика Джафарова пробный укол морфина. Но ему не понравилось.
В училище шла бурная молодая жизнь – шутка ли, на двадцать пять девочек в группе приходилось всего два мальчика, – но при всем своем сильнейшем шестнадцатилетнем желании Кирюха поначалу не принял в этой жизни никакого участия. Девчонки его сторонились, малорослого, неказистого, кривоногого. Получив подряд несколько отказов – даже самая некрасивая, с длинными передними зубами и тяжелым неаппетитным овальным задом, и та изобразила пренебрежительную гримасу в ответ на осторожный намек, – Кирюха проникся мощной обидой к противоположному полу и решил выработать особенный имидж. Тогда все молодые люди его возраста упорно работали над имиджем.
Раз я страшный, решил он, пусть я буду самым страшным. И называть себя стану – Кир. Как ассирийского царя.
Он стал брить голову и носить очки с круглыми стеклами.
Это, кстати, ему помогло, и через полтора года после начала учебы Кирилл Кораблик потерял-таки невинность. Женщины презирают некрасивых, внешне неинтересных самцов, но к явно уродливым испытывают определенную тягу, смесь жалости и любопытства; последнее качество, как известно, есть основной мотор их естества.
Настало время, и ему прислали повестку из военкомата, и отправили служить срочную службу в ледяные степи Северного Казахстана.
Дедовщина во внутренних войсках процветала, и на второй день службы Киру досталось. Двое дембелей-дагестанцев настучали ему «в душу» и надавали оплеух. Не избили – унизили.
Следующей же ночью салабон Кораблик попробовал стащить у задремавшего дневального штык-нож. Но оружие не понравилось. Тяжелое, громоздкое, тупое – оно годилось только для открывания банок с тушенкой. Еще через сутки салабон дождался наряда на кухню, там украл гораздо более удобное перо, заточил его о кусок бордюрного камня и без особых раздумий порезал обоих обидчиков, причем одному отворил лучевую артерию – джигита едва успели спасти; дело замяли, Кирюху от греха перевели из карагандинского гарнизона в запредельную глушь – там ему повезло: почти весь срок он провел в качестве командирского водителя.
Закончив учебу – как раз стартовало последнее десятилетие века, – он почти год бездельничал, затем собрался устраиваться работать на скорую помощь. Там нормально, считал он. Смена – двенадцать часов. Отбарабанил две смены подряд – двое суток отдыхаешь. Но мать отсоветовала. Повезло нам с тобой, сказала она однажды. В кои-то веки повезло. Твоя тетка в Москву перебралась. Ее муж стал большим человеком. У него тут бизнес. Ему нужны свои люди. Езжай к нему – авось на что-нибудь сгодишься…
Своего родственника, бывшую уральскую хоккейную знаменитость, Кирилл зауважал с первых секунд знакомства. В лице и жестах Ивана Никитина сквозило то, что в старые времена называлось «сердечностью», а в новые – «профессиональным обаянием». Широко улыбаясь, красивый кряжистый Никитин крепко пожал Кирюхе руку (едва не сломал) и произнес:
– Вот ты, значит, какой. Что умеешь делать?
Кирилл подумал и ответил:
– Я умею быть рядом.
Фраза понравилась, и новый сотрудник Межрегионального фонда ветеранов спорта несколько месяцев выполнял разного рода поручения, очень необременительные, типа «съезди с ребятами, послушай, о чем будет разговор, потом мне расскажешь».
Ребята в фонде подобрались душевные, сплошь ветераны спорта не ниже метра девяносто. На их фоне маленький кривоногий Кирюха смотрелся бы карикатурой – но почему-то не смотрелся карикатурой, скорее наоборот. Московские собеседники уральских парней часто задерживали взгляд на бритоголовом сморчке.
82 
