Последние отзывы

  133  

Фамилия Кораблик тоже звучала очень весело, вызывала улыбку. Но никто не кричал Кирюхе Кораблику: «Привет, Кораблик! Как дела, Кораблик?» Никто не хлопал по плечу и не угощал жвачкой.

В массе других ординарных парней Кирилл выделил ординарного парня Матвея Матвеева как главный объект для наблюдения.

Матвеев не тяготился своей ординарностью. С него достаточно было звонкого прозвища, чтоб чувствовать себя на коне.

Выйдя из подросткового возраста, объект расцвел, превратился в высокого, румяного, добродушного малого. Девчонки с ним кокетничали. А Кирюха был щупл, близорук, кривоног, носил при себе нож и имел отца, отбывающего срок за убийство.

Он привык к одиночеству и находил в нем пользу – но не понимал, отчего не самому красивому, не самому умному, не самому сильному, не самому хитрому и ловкому девятикласснику Матвееву живется так приятно и легко, в то время как скромный и очень смышленый, с отличной памятью, весьма начитанный восьмиклассник Кораблик никого не интересует.

В тот день играли в футбол в зале, класс на класс. Носились потными лосями. Вдоль стен на скамьях теснились болельщики. А главное – болельщицы. Ради них и исполнялись финты и рывки. Матвееву доверили игру в атаке. Кстати, и тут он не преуспел. Бегал, но не то чтобы быстро. Отдавал пасы, но не то чтоб точно и вовремя. Играл нормально – но не более того. А группа поддержки неистовствовала. Тройной, давай хет-трик! Работай за троих! Включай третью скорость. Тройной!

Кирюха смотрел, слушал. Он не умел играть в футбол. Он даже болельщиком не стал – был лишен азарта. Он ощутил прикосновение к затылку. Помстилось, что сидит сзади страшная тварь, широко разевает пасть, норовит откусить половину головы.

Матвей Матвеев топал, вопли сочувствующих девчонок явно нравились ему, и на его затылок не покушались злобные когтистые чудовища; Кириллу стало дурно от такой несправедливости, и он закричал.

Он закричал так громко и сформулировал столь глупо, что болельщики притихли, и даже игроки забыли про мяч и недоуменно приостановились. Матвеев ответил не менее оскорбительной тирадой, но Кирюха, не помня себя, уже спешил, расталкивая всех, к выходу, его лицо горело, в груди жгло, затылок, расцарапываемый ледяными когтями, сводило судорогой.

Кеды Тройного он узнал сразу. Вся одежда ненавистного везунчика была давно изучена, пусть и на расстоянии. Хорошо выглаженная, опрятная одежда хорошего мальчика при заботливой маме.

Папкин острый ножичек все сам сделал. Содрогаясь от рыданий, Кирюха бежал из школы и весь вечер бродил по улицам, уговаривая себя успокоиться и забыть.

Но не получилось забыть.

Узнав о том, что некий виноторговец по имени Матвей Матвеев собирается попросить у Никитина ссуду, Кирилл пришел в сильнейшее возбуждение. Он стал радостен и светел. Он давно не верил в хаос. Считал, что в природе все уравновешено, организовано в стройную систему. Случайностей не бывает. Всякая случайность есть невыявленная закономерность. Спустя пятнадцать лет объект школьной зависти Кирилла Кораблика вернулся, чтобы стать полностью зависимым от Кирилла Кораблика – разве это случайность? Это высшая справедливость. На долгие годы судьба отвела Кирилла Кораблика от Матвея Матвеева, чтоб Кирилл Кораблик окреп, вошел в силу. И сейчас получил возможность со вкусом и знанием дела компенсировать свои детские страдания.

На первой встрече раздобревший, загорелый, явно вполне довольный собой виноторговец очень понравился Кирюхе. Так гурману нравится прекрасно зажаренный, сдобренный тонким соусом кусок сочного мяса: источая ароматы, он покоится на просторном блюде, готовый к употреблению. Он никуда не денется. Разрезай и жри.

Кирюха задумал сожрать Матвея Матвеева без остатка.

Он собирался сделать так, чтоб Матвей Матвеев сам принес ему все свои деньги. Чтоб отдал все, что имеет.

Кирилл Кораблик решил, что Матвей Матвеев станет пылью под его ногами.

Ножичек в глазик – ерунда. Детский сад. Хотелось большего. Хотелось управлять людьми. Кир завидовал не только Матвею Матвееву, но и своему шефу Ивану Никитину, а тот имел не деньги и не бизнес, а нечто неизмеримо большее – власть. Иван Никитин выходил один на один с толпой мужчин и женщин, брал в руки микрофон, улыбался, шутил, рассказывал что-то простыми, даже примитивными, очень короткими фразами – и через десять минут его, Ивана Никитина, все любили. Он шутил – люди смеялись. Он призывал – люди возбуждались и шумели.

  133