Последние отзывы

  122  

Капитан вспомнил фотографию из разыскного дела. Тот же Васюта, только помоложе. Запечатленный топлес. Поперек грудины – крупно выведенная надпись. Буквы, каждая размером со спичечный коробок:

Судя по расплывающимся краям букв и общему бледному виду изречения, его исполняли никак не машинкой, а старым, традиционным лагерным способом, «пешней», то есть вручную, иглой и чернилами.

Увидев впервые сей сильный слоган, капитан затосковал. Рецидивиста Василия Ковалева по прозвищу Васюта (семь судимостей, общий стаж отсиженного – тридцать лет) он арестовывал трижды. И трижды указывал в протоколе, в графе «особые приметы», надпись поперек груди. Упоминание о матери.

Никогда не знавший своей собственной матери, капитан Свинец вспоминал пробитое на коже уголовника изречение с чувством зависти и горечи.

Если бы он стал уголовником, профессиональным вором, тюремным сидельцем, обитателем лагерей, первое, что бы он сделал, – это такую вот татуировку, ползущую с левой грудной мышцы на правую.

– За тридцать, – сказал он, – я тебе даю сто, наличными. Это разве мало? За пятнадцать – сразу вручаю шестьдесят пять.

– Ты говорил – семьдесят.

– Может, и говорил когда-то. А теперь мои мысли в другую сторону едут. За пятнадцать даю шестьдесят пять.

– За пятнадцать – шестьдесят пять? Когда реальная цена, гадом буду, доходит до двадцати рублей за единицу? Ты меня за мальчика держишь?

– Ни в коем разе.

Капитан прошелся по комнате, доброжелательно оглядел какие-то почетные грамоты в засиженных мухами рамах, какие-то должностные инструкции, упрятанные под оргстекло. Воняло; за окном хрипели плененные собаки; Васюта шумно отхлебывал коричневый чай из мутного граненого стакана.

– Отгреби мне тридцать, самых лучших, – велел капитан тяжелым голосом.

– Ладно, – потухнув, произнес Васюта. Морщины его лица сложились в благородную гуманитарную гримасу. – Тебе, кстати, повезло. Сегодня утром привезли сорок животин. Из квартиры какой-то актрисы. Гадом буду – забыл фамилию… Старушка померла в пятикомнатной хате прямо в центре Москвы. На Тверской. А животины остались. Представь, она лежала – и гнила несколько дней. Пока не пошел запах и соседи не вызвали ментов… А менты вызвали нас… А куда девать тридцать восемь кошек? Актриса, кстати, была крутая… Говорят, ее сам Сталин уважал и хотел, это… ну ты понял… а она, говорят, не дала, гадом буду! А теперь вот – кошки, голодные, объели ей нос и щеки… Вот судьба…

– Погода плохая, – сказал капитан, глядя в окно.

– Не плохая, а переменчивая. К утру снег ляжет, настоящий. Зима настанет. Гадом буду. Слышишь, как псы орут? Когда погода меняется, они всегда орут. Чувствуют.

– Может, они смерть свою чувствуют?

– Я в такое не верю, – с сожалением признался рецидивист. – Как ее почувствуешь, смерть? Это трудно. Сегодня ты в шоколаде, пьяный и веселый, а завтра – все, край, на шею тебе веревочку забросят – и в очистку… И нет тебя… Гадом буду – не верю я в предчувствие смерти… Она ведь такая… Приходит всегда нежданчиком… Раз – и все… Ты думал, что еще поживешь, – а тебе веревочку на загривок закидывают, и стоп. Аллес… Это же просто, начальник… Так сколько тебе?

– Тридцати хватит.

– Ладно.

– Погрузишь в два мешка, по пятнадцать в каждый.

– Как скажешь…

Через четверть часа – капитан принципиально промерз это время на улице, кутаясь в курточку, – Васюта принес ко входу в заведение два брезентовых чувала. Внутри шевелилось, мяукало и шипело. Капитан отдал деньги и открыл заднюю дверь автомобиля.

– Машина у тебя серьезная, – с чувством произнес Васюта. – Гадом буду.

– Есть такое, – равнодушно ответил капитан. – Дорогая тачка. Мощная. Конфискована у лица, совершившего особо опасное преступление. Лицо уже созналось, чистосердечно. А я – взял покататься. Грузи давай.

– А это что? – изумленно протянул Васюта, указывая в глубину багажного отсека. Там покоилась пара обуви.

– Кеды, – нехотя объяснил Свинец.

– Гадом буду, тыщу лет не видел настоящих кед. Резиновые?

– На сто процентов.

– Откуда они у тебя?

– Понадобились, – холодно ответствовал капитан. – Нравятся?

– Да.

– И мне. Я на дело только в кедах хожу. Удобно, тихо. И нога не скользит.

– Так ты, значит, на дело собрался?

  122