70 
Вернулись монахи. Один чернявый и молодой, совсем еще мальчишка, второй показался мне стариком: столько морщин было у него на лице.
— Больше они никому не помешают, — сказал первый.
Брат Курвус вкратце пересказал им наш разговор, и старик-монах принял решение:
— Вот что сделаем, братья. Я с Феломиченцо и мастером Титко проверим Грейндермейсс. Может, остались какие-то следы. А ты, брат Курвус, езжай в Битцинен, отправь письмо епископскому легату, что мы наткнулись на кое-что интересное. Там и встретимся.
— Разумно ли это, брат Пульо? Нам не стоит разделяться, — нахмурился Курвус.
— Епископ требует новостей, и не стоит заставлять его ждать, — просипел старик. — Мы справимся без тебя и вернемся засветло.
Монах-гигант неохотно кивнул, он не скрывал своего недовольства тем, что его отправляют обратно.
— Я с вами, братья, — сказал я. — Моя лошадь и вещи остались на хуторе.
— Лишняя обуза нам не нужна, страж, — покачал головой молодой. — Лучше составьте компанию брату Курвусу. Вместе доберетесь до города, а мы вечером привезем ваши вещи, если на то будет воля Господа.
Мне дали понять, что постороннему свидетелю они не рады, что у них свои тайны и мое присутствие нежелательно. Ну и черт с ними. Быстрее окажусь в трактире и рядом с кроватью. Сегодняшний забег дался мне не слишком легко.
Битцинен находился в трех днях пути от тракта, соединяющего Литавию с северными странами. Над городом, занимая главенствующие высоты, господствовали целых два замка.
Один — старый, с разрушенным донжоном, не выдержавший осады во время гражданской войны, когда кантоны сцепились друг с другом, не желая объединяться в единое государство под властью герцогов рода Бильи, незваных пришельцев из Литавии, — теперь служил прибежищем для летучих мышей, вездесущих мальчишек и, возможно, иных существ, которые могли облюбовать его приземистые башни и темный подвал для своих берлог.
Над вторым замком — захудалым и неопрятным, с тремя башнями и высокой стеной — развевался зелено-черный штандарт кантона Вальзе. Какой род владел этими землями, я не помнил, но, судя по тому, что крепость давно требовала ремонта, — не слишком богатый и великий. Впрочем, какой доход можно было иметь с Битцинена? Много на местном сыре не заработаешь, а текстильная фабрика, которую начали строить еще года три назад, до сих пор не завершена.
Город был тихий, провинциальный до мозга костей и настолько ленивый, что мне оставалось лишь удивляться, что всего лишь в восьми милях отсюда, за лесом, проживали старги.
Брат Курвус во время нашего пути был немногословен, вопросов не задавал и думал о чем-то своем. Только в городе он несколько оживился и предложил мне остановиться там же, где он. Я не видел ничего плохого в его компании и согласился.
Пугало ожидало меня под козырьком аптеки, очищая серп от крови и поглядывая на горожанок с плохо скрываемым плотоядным обожанием. Слава богу, оно избавилось от своего боевого трофея, башки старги, но, зная его, не удивлюсь, если оно подкинуло эту гнусность кому-нибудь в комнату или вообще в церковь. Страшилу ужасно веселила суета и паника среди людей, которая иногда возникала по любому незначительному (по мнению Пугала) поводу.
Каликвец попросил меня подождать и на несколько минут скрылся в почтовом отделении курьерской службы Лавендуззского союза, выполняя приказ старого монаха.
— А теперь домой, — улыбнулся брат Курвус, выйдя на улицу.
К моему удивлению, остановился он не на постоялом дворе, а в большом, светлом, двухэтажном здании в самом центре Битцинена. Здесь было отлично, лишь вид из окна на городскую площадь портил все впечатление — никто не потрудился снять висельника с шубеницы. Пугало тут же направилось к покойнику, дабы изучить его с близкого расстояния.
— Этот дом находится на содержании моего ордена. Такие есть во многих городах, — сказал брат Курвус, приглашая меня войти первым. — Вы можете быть нашим гостем, страж.
— Благодарю. — Я не стал отказываться. — Я не доставлю неудобств.
Он кивнул женщине, вышедшей нас встречать:
— Братья Феломиченцо и Пульо задержатся.
Пугало, сегодня донельзя вездесущее, уже восседало в кресле, рядом со старым комодом, накрытым сверху белой салфеткой. Но я не стал заострять на нем внимания и повернулся к монаху:
— Мне так и не представилась возможность поблагодарить вас за спасение.
70 
