42 
— У них будут звуковые ружья, — напомнил какой-то человек-нетопырь.
— Мы не можем дожидаться идеальных условий, — возразил Силач. — В любом случае нам не обойтись без потерь. Позволю себе напомнить, мы уже сто раз об этом говорили и решили, что потери будут оправданы, если появится шанс на успех. А теперь такой шанс у нас есть.
— Хм-м-м-м! — высказал свое сомнение нетопырь, который висел спиной к ним.
Остальные его игнорировали.
— А свистки? — спросил Франц. — Звукоусыпители?
— Свистки на вас не подействуют, — сказал Гил, — если расстояние будет больше пятнадцати ярдов. Вы сможете улететь быстрее, чем они успеют воспользоваться ими.
Гил не стал бы раскрывать рот, но пришла пора показать, что он живой человек, а не орудие, которое в любой момент можно взять с полки или положить обратно. И вообще он пока не пообещал хоть что-нибудь сделать. Он пока ни в чем не был убежден. И чем дольше находился среди этих людей, чем лучше узнавал своего отца, Силача, тем меньше ему хотелось…
Три пары глаз повернулись к нему, разглядывали его какое-то время, потом снова обратились к Красному Нетопырю. В этих глазах просто невозможно было что-либо прочитать, невозможно понять, что они о нем думают — насколько далеко заходит их ненависть.
— Ну как, решено? — спросил Красный Нетопырь.
Три пары глаз моргнули.
— Скольких вы можете выставить? — нетерпеливо спросил Силач. В его голосе звучало острое возбуждение, дыхание участилось — то и дело слышались сиплые вдохи.
— Против Вивальди — четыре тысячи, — ответил Красный Нетопырь. — Потом, если будет решено выступить против других городов-государств, нам придется рассчитывать на то, что останется от наших сил.
— Четырех тысяч достаточно, — сказал Силач. — А с Гидеоном и тем количеством звуковых ружей и акустических ножей, которое удастся захватить, и подавно.
Гил слушал планы сражения вполуха, основная часть его сознания тем временем обратилась к главной проблеме. Особенно откладывать некуда, выбор надо сделать быстро. Либо он решит защищать общество музыкантов единственно из нежелания участвовать в бунте против него, либо ему придется возглавить этот бунт, выступить вместе с мятежниками из руин и понести их ненависть через сады неоновых камней прямо в коридоры Башни Конгресса…
Вдруг Гилу почудилось за спиной какое-то движение. Юноша оглянулся, но не увидел ничего, кроме темноты. Снова повернувшись к Красному Нетопырю и остальным, он попытался возвратиться к своим размышлениям. И в этот миг он ощутил у себя на затылке горячее дыхание и услышал скрежет когтей, чиркающих по камню…
Позже он все пытался сообразить, что уловил раньше: влажное дыхание или скрежет когтей. Логично было считать, что чиркающий звук должен был появиться раньше, чем дыхание, и вполне возможно, что так оно и было. Но в те микросекунды, когда его животное чутье уловило угрозу, сигналы органов чувств обрушились на кору головного мозга столь стремительно, что у него не было времени рассортировать их и установить последовательность.
С визгом, криком, грохотом и хлопаньем крыльев обрушилась на него сама тьма, прорезанная зелеными дисками, проглотила его, выплюнула обратно, принялась катать между толстыми губами…
Какое-то мгновение он думал, что уже задушен. Нечто неведомое окутало его голову и забило нос, отрезав от холодного воздуха пещеры. Он судорожно пытался освободиться, чувствуя, как начинают гореть мягкие ткани горла, как вздувается грудь и стонут от боли легкие. Замахав руками, попал во что-то. Ударил еще раз, слабо, и только потом подумал, что надо пощупать и найти причину этого кошмара. Нервные окончания в пальцах передали сообщение туманящемуся мозгу: его голову охватило кожистое крыло.
Гил ударил снова, на этот раз резко и сильно, и сумел высвободить лицо на миг — на краткое мгновение, достаточное лишь, чтобы резко выдохнуть и глотнуть немного свежего воздуха. Но тут крыло вернулось на место, стиснуло еще плотнее, маленькая рука на его конце вцепилась в край плаща. Гил ударил еще два раза и только потом понял, что бессмысленно вслепую махать руками, точно ветряная мельница. Его кулаки отскакивают от упругой, как резина, перепонки крыла, не причиняя никакого вреда и даже, наверное, чертовски мало боли.
А легкие снова надрывались, бились и расплескивались о стенки грудной клетки, будто решили любым способом добыть себе воздух. Изменив тактику, Гил впился зубами в крыло, закрывавшее ему лицо, отгрыз кусок мембраны — вкусом она напомнила испорченный сыр, — выплюнул, но нужного результата таки добился. Человек-нетопырь завизжал, задергался и выпустил его.
42 
