28 
— Или попробовать испытать свои силы в индустрии развлечений, — предложил Фредерик. — Работать в съемочных командах, которые делают игровые фильмы о популярах.
— Не думаю, — возразил Гил. — Но, по обычаю, я имею год на размышление. Так что не стану спешить.
— Конечно, конечно, — согласился отец.
— Конечно, — эхом отозвался Фредерик.
Гил заметил, что рука учителя потянулась к ремешку. Костлявые пальцы подергали жалящую кожу, словно та доставляла ему какие-то приятные ощущения.
Но наконец гости разошлись, и Гил остался наедине с отцом, стоящим у огнеимитационного камина, в котором за решеткой из мерцающей меди колыхались языки звукового пламени.
— «Der Erlkönig», — проговорил Гил и отпил глоток зеленого вина, которое лилось рекой весь вечер.
— Это просто песня, — сказал отец, явно испытывая неловкость.
— Нет.
— Просто песня!
Лицо Мейстро казалось уродливой живой маской трупа, которого страх не оставляет даже после смерти.
— Я думаю, Владислович не понял Девятого Правила звука, — сказал Гил.
— Это ересь! — Мейстро подавил в себе гнев и тоже выпил вина, но вздувшиеся мышцы шеи противоречили его показному спокойствию. — Девятого Правила не существует.
— А Столп? А страна за ним?
— Звуковая конфигурация. И ничего более. Как все прочие звуковые конфигурации.
Ненастоящее пламя потрескивало, распространяя холод.
— Тебе известна история Столпа, отец?
— Он создан в качестве заключительного испытания для ритуалов Дня Вступления в Возраст, чтобы…
— Нет. Я в этом сомневаюсь.
Отец залпом допил вино, схватил другой стакан, наполовину пустой и выпачканный синей губной помадой.
— Создан в качестве заключительного испытания каким-то мастером, который думал…
— Владисловичем. Он сам создал Столп, но это тщательно скрываемый факт, забытый за прошедшие столетия — или почти забытый. Вот это, я думаю, истинная правда. Владислович пытался овладеть Девятым Правилом звука, Девятым Правилом всего сущего. Назовем его бессмертием. Но он не сумел победить Смерть. Она победила его.
— Заткнулся бы ты! Об этом лучше помалкивать.
— А что скажешь об исследователях, которые не вернулись оттуда?
— Не было никаких исследователей. Все это — детские сказки. За Столпом нет никакого мира, просто иллюзия.
— Легенды говорят, что исследователи были настоящие.
— А я говорю — сказки!
— Почему мы не посылали других исследователей? Почему боимся того, что там, за Столпом?
— Теперь у тебя будет собственная комната, — сказал Мейстро, пытаясь переменить тему.
— И тем мы доказали бы, что чтим отвагу Владисловича, пусть даже он не сумел овладеть Девятым Правилом, что воздаем ему честь попыткой повторить, хотя бы в меньшем масштабе, сделанное им, ибо он сам был одним из тех, кто не вернулся с другой стороны Столпа, одним из исследователей, которые…
— У тебя будет собственная комната и собственный сенсоник, — гнул свое Мейстро.
Синяя помада частично стерлась со стакана и теперь окружила его губы гротескным кольцом.
— Сенсоник?
Гил слышал это слово раньше — его всегда употребляли в некоем мистическом смысле и всегда как предмет, существование которого отрицалось в присутствии детей. Но он больше не был ребенком ни в каком смысле этого слова.
— Ты увидишь. Скоро увидишь. Он придает жизни настоящую цену, Гил. Ради него стоит жить.
— Даже зная о «Короле эльфов?»
Великий Мейстро бросился к сыну и хлестнул его по лицу ладонью.
— Замолчи! Замолчи!
Ему как будто слюной залепило горло, он не мог говорить внятно, мог только издавать булькающие и хлюпающие звуки, точно тонущее животное. Он схватил сына за лацканы фрака и принялся трясти. Когда оба уже перестали что-либо видеть за прыгающими волосами, когда у обоих побагровели лица, отец отшвырнул его к каменному крылу камина и принялся мерить шагами комнату. Открыл бутылку вина, налил стакан…
Наконец он повернулся к сыну. Лицо его уже избавилось от гнева, теперь на нем сияла заговорщическая улыбка.
— Идем. Я покажу тебе твою новую комнату.
Новая комната оказалась огромной — сто футов в длину, восемьдесят в ширину, вдоль стен тянулись книжные полки, ожидавшие, пока хозяин заполнит их по своему вкусу. Потолок напоминал купол планетария — на нем было изображено ночное небо раннего июня. Даже при выключенных лампах ненастоящие звезды отражались в темных хрустальных стенах, и комната купалась в меланхолическом сером свете.
28 
