Последние отзывы

  18  

Вот теперь он им всем ответил. Кулаки его были сжаты.

– Думаешь, это террористы?.. – услышал он слова одного из мальчиков. – Кашмирцы или пенджаби?..

«Нет, идиоты! – хотелось крикнуть ему. – Это я! Шанкара! Низкорожденный!»

И тут он увидел профессора Лазрадо, все еще растрепанного, окруженного любимыми учениками, «хорошими мальчиками», надеющегося получить от них поддержку и помощь.

И странно, ему захотелось подбежать к Лазрадо, коснуться его плеча, словно говоря: «Старик, я знаю твое горе, я понимаю, как ты унижен, я сочувствую твоему гневу» – и тем покончить с давним раздором, существовавшим между ним и профессором химии. Ему захотелось стать одним из тех учеников, на которых Лазрадо опирался в такие минуты, одним из «хороших мальчиков». Но желание это было не из самых сильных чувств.

Самым сильным было торжество. Он наблюдал за страданиями Лазрадо – и улыбался.

А затем повернул голову влево, потому что там кто-то сказал: «Полиция едет».

Он торопливо прошел на задний двор колледжа, открыл калитку и побежал по длинной каменной лестнице, ведшей к начальной школе. После того как появился новый проход – через спортивные площадки, – этой дорогой почти никто больше не пользовался.

Дорога называлась «Старой Судейской». Суд давно уж перенесли в другое место, законники уехали отсюда, и дорога опустела еще годы назад – после того, как на ней покончил с собой заезжий бизнесмен. Шанкара же ходил по ней с детства, она была любимой его частью города. И хотя он мог вызывать машину прямо к колледжу, Шанкара всегда приказывал шоферу ждать его у подножия лестницы.

Вдоль дороги стояли баньяны, но даже в их густой тени Шанкара обычно потел до безобразия. (Он всегда был таким, всегда мгновенно обливался потом, как будто некий внутренний жар неудержимо накапливался в его теле.) Большинству учеников их матери клали в карманы носовые платки, а у Шанкары платка никогда не было, и потому он придумал отчасти дикарский способ обсушивания своего тела: срывал с первого попавшегося дерева большие листья и протирал ими руки и ноги, пока не краснела и не начинала зудеть кожа.

Впрочем, сегодня он остался сухим.

Пройдя половину спуска с горы, он свернул с дороги в рощу и вышел на поляну, полностью укрытую от тех, кто не ведал о ее существовании. Там стояла беседка, а в ней – отлитое из потемневшей ныне бронзы изваяние Иисуса. Шанкара знал это изваяние уже не один год, с тех пор, как наткнулся на него, играя в прятки. В статуе присутствовало нечто неправильное – темная кожа, перекошенный рот, яркие глаза. Даже слова на постаменте: Я ЕСМЬ ВОСКРЕСЕНИЕ И ЖИЗНЬ – выглядели как горький упрек Богу.

Шанкара увидел, что у ног изваяния еще осталось немного минерального удобрения – того самого порошка, которым он воспользовался, чтобы устроить взрыв. И быстро забросал эти остатки сухими листьями. А потом прислонился к постаменту. «Долпаёпы», – сказал он и захихикал.

И ему сразу же показалось, что весь его великий триумф к этому хихиканью и свелся.

Он сидел у ног темного Иисуса, и напряжение, опасливый трепет понемногу покидали его. Изображения Иисуса всегда навевали на Шанкару покой. Было время, когда он подумывал обратиться в христианство – у христиан же нет каст. У них каждого человека судят по делам, совершенным им за время жизни. Но после того, что учинили с ним отцы-иезуиты – высекли в понедельник утром посреди актового зала, на виду у всей школы, – он дал себе слово в христианство не переходить. Ничего, способного с большей, чем католическая школа для мальчиков, надежностью отвратить индуса от христианства, пока еще придумано не было.

Попрощавшись с Иисусом и убедившись в том, что остатков удобрения у основания статуи не видно, он продолжил спуск с холма.

Почти на середине спуска его поджидал шофер, маленький смуглый человечек в нечистой форме цвета хаки.

– Что ты тут делаешь? – закричал на него Шанкара. – Я же говорил тебе: жди меня внизу. И никогда сюда не поднимайся!

Шофер низко поклонился, сложив перед собой ладони:

– Сэр… не гневайтесь… я слышал… бомба… ваша матушка попросила меня убедиться, что вы…

Как быстро распространяются слухи. Случившееся уже стало чем-то бóльшим, нежели он, обзавелось собственной жизнью.

– Бомба… а, ерунда, – сказал Шанкара водителю, спускаясь с ним по лестнице. «Не совершаю ли я ошибку, – подумал он, – может, мне лучше преувеличить ее значение?»

  18