Последние отзывы

  38  

Пока остальные спят и пьют, я, как приговоренный, машу топором и думаю о том, что моего леса не узнать. Как тихо и покойно было здесь! Мы с Бонго проживали день за днем, от зари до зари в мире и гармонии, ни под кого не подлаживались. Напротив, мы жили как хотели. И я медленно, хоть и со срывами, приближался к своей цели, к ничегонеделанью. То было раньше. Теперь от тогдашнего леса остались лишь смутные воспоминания. Наверно, мы ошиблись лесом, говорю я Бонго. Странно здесь как-то. Люди вообще обладают одним поразительным свойством: как только они заполняют собой пространство, ты начинаешь видеть исключительно их, а не это самое пространство. Бескрайние пустынные просторы перестают быть бескрайними и пустынными, стоит им впустить в себя хотя бы одного-двух людей. Человек ведь сам выбирает, на чем остановить взгляд. И обыкновенно устремляет его на себе подобных. Что и породило обманчивое представление, будто бы человек превыше всех земных существ. Это миф, заблуждение. В конце концов вполне может выясниться, что венец творения — лоси, говорю я Бонго. И это вы несете свет истины, просто чересчур скромничаете. Лично я в это, не буду врать, конечно, не верю, хотя как знать. Но уж люди во всяком случае ничего такого в себе не несут. И тут вы меня не переубедите.

Дни идут своим чередом. Снег тает. Грегус читает. Дюссельдорф с Рогером пьют, господин консерватор в городе, занят расклейкой по ресторанам призывов приходить мириться, я довожу до ума готовый вчерне тотемный столб. Уже ясно, каким он будет, и я вижу, что тружусь не зря. Мне есть чем гордиться. Даже самый недалекий человек поймет, что столб изображает мужчину, который сидит на большом яйце и держит на голове еще одного мужчину, верхом на велосипеде, на голове которого стоит годовалый лосенок, а на нем сидит маленький мальчик. Все похожи на себя, но в меру, и в меру стилизованы, так что опознать никого из нас нельзя. Теперь столб надо отполировать шкуркой и покрасить в яркие цвета. Повторять ошибку индейцев Северной Америки я не намерен. Они вырезали потрясающие тотемные столбы, но с ходу воздвигали их, ничем не обработав. В результате уже через несколько десятилетий матушка-природа получала тотемы назад в свой круговорот. Они рассыхались, обрушивались, истлевали. Это согласовывалось с верой индейцев в единство мира, где все движется по кругу. Из праха в прах, и так далее. Но я на этот вопрос смотрю иначе, чем смотрели североамериканские аборигены. Я все же не индеец, а человек нашего времени. Неудачник нашего времени. Или — человек нашего неудачного времени. Это как считать. Но в любом случае: если уж я что-то делаю, то делаю на века. Поэтому мне предстоит вся эта чертова канитель с несколькими слоями олифы, бейца и, наконец, с яркой краской, способной выдержать норвежские погоды. Столб простоит тысячу лет. Как минимум. Тысяча — замечательное число. Самое лучшее.

Тихой весенней ночью я спускаюсь в город и высаживаю окно в магазине скобяных изделий у стадиона «Уллеволл». Я мог бы, конечно, добыть денег у Дюссельдорфа, но эта сирота безотецкая не просыхает, к тому же меня тешит мысль, что тотемный столб выйдет даровой. Все, для чего не надо утверждать бюджета, нравится мне вдвойне. Зато все, что требует больших затрат, сразу вызывает у меня подозрение. Такие у меня теперь представления. Я изменился. Скоро год, как я живу в лесу, и я теперь не тот, что был. В какой момент во мне произошли перемены, сказать непросто. Наверно, они свершались исподволь, как все преобразования, но в том, что я изменился, нет никаких сомнений. Лес дает и отбирает. И обтачивает тех, кто стремится в него, по своему образу. Еще немного, и я окончательно облесничаю. Лес — это я и есть, думаю я, под оглушительное завывание сигнализации врываясь в магазин и на бегу бесстрастно высчитывая, что на все про все у меня пять минут. С ходу принимаюсь таскать ведерко за ведерком с олифой, бейцем, краской и прочим. Я не бегаю — летаю, и через пять минут за контейнером, где директор магазина «ICA» вот уже несколько месяцев оставляет для меня молоко, скапливается изрядное количество лакокрасочных материалов. Прикинув, что все необходимое я набрал, устраиваюсь на корточках сверху на ведрах и жду, когда появится охранная служба «Securitas». Охранник действительно приходит, хоть и заставляет себя ждать куда дольше, чем я рассчитывал. Потом подтягивается полиция, начинаются звонки и переговоры и, наконец, приезжает хозяин магазина. Его я узнаю, поскольку в связи с бесконечным ремонтом непрестанно у него отоваривался. То кисточка, то монтажная лента, то семечки для птиц. О них я всегда заботился, о птицах-то, им во всяком случае есть за что меня благодарить, правда, это дело такое: сам вот я много лет раскланивался с хозяином магазина, а теперь взял разбил окно и утащил, что мне понадобилось. Но он знал, на что шел. Это часть его бизнеса. Хозяин заделывает окно плексигласом и не сразу, но уходит. Теперь у меня есть пара часов, пока город не проснулся; я привожу ждавшего на опушке Бонго, немилосердно нагружаю его бейцем и краской, и в три ходки мы перетаскиваем все это в палатку.

  38