132 
— Пожалуйста, не стоит… — взмолилась она. — Ничего хорошего из этого не выйдет.
— Из чего? — Рука Клервуда нежно коснулась ее подбородка. — Вы, разумеется, все еще желаете забыть былую пылкую страсть с Оуэном? И определенно по‑прежнему хотите быть со мной?
Он склонился к ней еще ближе.
— Остановитесь! История с Оуэном закончилась много лет назад. Он забыт.
Клервуд рассмеялся.
— Еще совсем недавно вы говорили о нем так, будто он был вашим возлюбленным всего несколько дней назад! Вы не забыли его, ни капельки.
— Я должна уйти.
— Но вам некуда идти, — обрубил он, и во взгляде мелькнула сталь. — И вы знаете это точно так же, как и я.
Воображение тут же нарисовало Александре неприятную, внушающую ужас комнату на постоялом дворе. И она сразу вспомнила о красивой спальне, которую предоставил ей герцог.
— Я не могу оставаться здесь!
— Не можете? Почему? — Он криво улыбнулся. — Я все еще хочу вас. Вы все еще хотите меня. И что самое важное, теперь вы нуждаетесь в защитнике.
Александра побледнела.
— Кроме того… — Клервуд снова расплылся в самодовольной улыбке. — Полагаю, я смогу заставить вас забыть о вашем любимом Оуэне Сент‑Джеймсе.
Александра сидела в своей красивой спальне на стуле у окна, подогнув ноги. На ее коленях лежала вышивка, но игла была давно заброшена. Вместо того чтобы вышивать, гостья дома наблюдала за огромной черной лакированной каретой Клервуда, запряженной великолепной шестеркой вороных. Экипаж приближался к дому, стремительно летя по дорожке, засыпанной ракушечником. Сердце Александры учащенно билось.
Время шло к вечеру. После завтрака она сбежала в свою комнату, пытаясь избавиться и от герцога, и от воспоминаний об их страсти, которые он так легко, играючи, пробудил. Но отмахнуться от невероятной силы влечения было невозможно. Повсюду, куда бы Александра ни повернулась, ее преследовал мощный образ Клервуда, она явственно ощущала присутствие герцога, его силу.
Александра не верила своим глазам, но этот облик настойчиво представал перед глазами снова и снова. К смятению добавлялась тревога — а заодно и паника. Чем скорее она сбежит от Клервуда, тем лучше, мелькнуло в голове.
Между тем карета все приближалась, пролетая уже мимо фонтана из белого известняка.
Александра никогда не решилась бы вновь разжечь огонь взаимной страсти. Собственно, и возобновлять‑то было нечего. У Клервуда был шанс добиться желаемого, как и у нее, — и оба совершили серьезные, значительные ошибки. На этом с их отношениями было покончено. Александра не нуждалась в защитнике. А даже если бы и ощущала такую потребность, ни за что не собиралась принимать Стивена в этой роли — только не теперь, после всего того, что произошло, даже несмотря на то, что какая‑то потерянная, одинокая частичка ее отчаянно требовала чьей‑то защиты и заботы.
Она попыталась переключить мысли на Оуэна, но сейчас думать о ком‑то другом, кроме Клервуда, было просто невозможно.
Картины потрясающей страсти, которая связывала ее со Стивеном, продолжали неотступно возникать перед мысленным взором. Но это уже не имело значения. Александра никогда не смогла бы забыть, как жестоко поступил он после этих ярких, чувственных мгновений. Она вызывала в памяти каждую деталь его бессердечного поведения, каждое безжалостное, внушающее ужас слово. Помнится, после неистовых любовных ласк она была переполнена счастьем и радостным предвкушением новой близости, а Клервуд больно ранил ее своими несправедливыми, ошибочными обвинениями…
Он просто кипел от ненависти!
Но она ведь ему солгала…
Александра обхватила себя руками, сжавшись в комочек. Ей было бесконечно жаль, что герцог спас ее снова, увезя из захудалой гостиничной комнатушки. Она так хотела, чтобы его образ отдалился, а потом навеки стерся из памяти. Она сожалела, что Клервуд накормил ее восхитительным, так отчаянно необходимым ей завтраком. Но он на самом деле сделал все это.
Александра говорила себе, что этот человек был тираном, привыкшим к тому, что абсолютно все — и слуги, и представители знати — со всех ног бегут выполнять его приказы. Он был настоящим деспотом, и понятия не имевшим о том, что чувствуешь, когда сталкиваешься с отказом. Но теперь она понимала Клервуда немного лучше: осознавала, что именно трудное детство вкупе с неограниченной властью, которой он сейчас обладал, превратили его в жесткого, бескомпромиссного человека.
132 
