Глава 13

Она не может прятаться в своей комнате вечно. Александра внимательно посмотрела на свое бледное отражение в зеркале. Позолоченная рама идеально сочеталась с двумя зелеными парчовыми креслами, располагавшимися по обе стороны зеркала. Александра обреченно взглянула на себя, ожидая увидеть изможденную, осунувшуюся от горя и бессонных ночей серую мышь. Правда, накануне вечером, стоило только добраться до кровати и укрыться толстым, теплым одеялом, как она тут же уснула. Впервые за месяц — впервые с того момента, как были разорваны ее отношения с Клервудом, — она спала крепко и без мучительных сновидений.

Александра была немного бледной, но в целом выглядела лучше, чем вчера, когда только оказалась в этом доме. Она даже осторожно подумала о том, что чувствовала себя почти хорошо. С другой стороны, как можно было чувствовать себя хорошо, если Клервуд силой забрал ее с постоялого двора, а потом привез в свой дом — точно так же, против воли?

Александра дрожала, ее сердце учащенно билось. Сосредоточенно глядя в зеркало, она заметила позади своего отражения великолепную комнату. Стены были окрашены в светлый мятно‑зеленый цвет, на них выделялась розовая и золотистая лепнина. Кровать с четырьмя стойками, на которой так блаженствовала Александра всю ночь, была скрыта балдахином, постельное белье золотистого и темно‑зеленого, как мох, оттенков идеально сочеталось с окружающей обстановкой. Камин украшала гипсовая лепнина кремового цвета, перед ним стоял диван с цветочной обивкой. Маленький обеденный стол и два стула располагались у окна, за которым виднелся балкон с другими столом и стульями. На другом конце комнаты Александра заметила маленький старинный письменный стол, на котором выделялись ваза с цветами, пачка пергаментной бумаги, чернильница и гусиное перо.

Сердце Александры зашлось в неистовой пляске. Эта спальня была самой красивой комнатой, которую ей только доводилось видеть, и являла собой разительный контраст с захудалым жильем на постоялом дворе мистера Шумахера. И все‑таки Александра не могла воспользоваться гостеприимством герцога. Но как она могла сказать ему это? Клервуд казался настоящим стихийным бедствием, неудержимым и мощным, и он явно не собирался уступать. Кроме того, Александра никак не могла понять, почему герцог привез ее сюда.

Неужели он чувствовал себя виноватым — после всего, что произошло?

К горлу подступила тошнота. Александра помчалась в ванную, где ее вывернуло наизнанку, а потом, измучившись, рухнула на колени и зажмурилась от страха. Теперь, после этого характерного утреннего приступа тошноты, сомнений почти не оставалось. Она носила под сердцем ребенка Клервуда. Рождение сына или дочери стало бы замечательным, счастливым событием. Но ужас, в который пришла Александра при мысли о гневе герцога, заставил ее сжаться в комочек. Она из последних сил пыталась не разрыдаться. Александра любила бы своего ребенка — если, конечно, он и в самом деле появился бы на свет, но в таком случае она была бы привязана к герцогу навсегда.

Она вытерла мокрые глаза и встала. Клервуд не должен узнать об этом — никогда. Александре не нужно было долго раздумывать, чтобы понять: герцог будет в ярости и обязательно решит, что беременность — часть ее хитрой игры, ловушки, в которую она собирается заманить его, заставив жениться. В сознании мелькнул и еще худший сценарий: герцог будет настаивать на том, что позаботится о ней и ребенке, будет содержать их. Александра не хотела его подачек. О нет, она не собиралась превращаться в содержанку!

  126