Прочитал почти все книги про пиранью, Мазура, рассказы отличные и хотелось бы ещё, я знаю их там... 
очень нудно 
59 
Прежние мысли возвращались в голову медленно и с неохотой, будто насмерть обиженные. Неужели у нее полчаса назад были в голове такие мысли? Про курицу и духовку? А ведь и правда были. Полчаса назад много еще чего было. Счастье, например. Беззаботность, кофе, зимнее снежное окно. И тело было, которое Андреевы руки помнило. Хотя оно и сейчас их помнит. А зря. Лучше бы оно их поскорее забыло, навсегда забыло…
Она не смогла бы определить, сколько времени просидела на кухонном хлипком табурете, обхватив себя руками и чуть покачиваясь. По крайней мере, точно перевалило от утра к пополудню – солнце из окна ушло. А потом ранние декабрьские сумерки наплывать начали, вязли в оконных рамах, тянули к ней серые холодные руки. А потом ключ в дверном замке зашуршал-загремел, и она поднялась сомнамбулой, пошла навстречу этому звуку.
– Леськ! Леськ! Мы краски купили! Настоящие, в тюбиках! И кисточки всякие! Пойдем, я тебе покажу! – плеснула в лицо Илькина скороговорка запыхавшейся радостью. – А еще мольберт! Андрей самый лучший взял, самый дорогой. Тебе, Леська, лучше и не знать, сколько он стоит. И не спрашивай, ладно?
– Ладно… – с трудом растянула она бледные губы в улыбке. – Я не буду спрашивать…
– Лесь, что это?
Она обернулась на удивленный Андреев голос. Развернувшись вполоборота и с трудом помещаясь в узком коридорчике прихожей, он показывал рукой вниз, и она невольно перевела взгляд на то место. На маленькой тумбочке у зеркала лежали деньги. Много денег. Довольно внушительная пачечка розово-радужных евро купюр.
– Лесь, что это, я спрашиваю? Откуда?
– Это деньги, – вяло подтвердила она, прислонившись плечом к стене. – Евры, наверное.
– А откуда? – снова повторил Андрей.
– Их твой отец принес. Я отказалась, а он все равно оставил. Зачем? Я же отказалась…
– Отец? Здесь был мой отец? Зачем? Что он тебе сказал?
– Он… Я не знаю, как тебе это объяснить, Андрей. В общем, тебе надо уйти.
– Как это – уйти? Куда – уйти? Ты что говоришь? Совсем рехнулась, что ли? Что здесь произошло, пока мы с Илюхой в этот магазин ездили?
– Я говорю – тебе надо уйти! Я же объясняю… Ты что, не слышишь? – внимательно разглядывая совершенно голую коридорную стену, барабанила вялым голосом Леся. – Я понимаю, что должна сейчас фантазировать, придумывать развязку, еще чего-то должна… Но я не могу, не могу!
– Какую развязку, Лесь? Ты чего лепечешь? Ты не заболела, случаем?
Он потянулся рукой к ее лбу, но она отстранилась довольно шустро, выгнувшись назад по-кошачьи.
– Я не лепечу… Я… Нет, я не могу так больше… Ты бы уходил, Андрей, не мучил меня. Мне тяжело… Уходи.
– Ага, сейчас! И не подумаю даже. А ну, рассказывай, что тут без меня было!
– Не могу… Не могу!
Она всхлипнула тяжело и задрожала, расквасившись лицом и испуганно глядя на Ильку. И даже попыталась сдержать слезы, потому что лицо у мальчишки вмиг стало будто потусторонним и совсем недетским, отдающим болезненной бледностью.
– Леська, ты чего… – на выдохе прошептал он, прижимая к груди вожделенный пакет с дорогими сердцу покупками. – Леськ, не надо…
– Так. Прекратили немедленно истерику! Все вместе взяли и прекратили! – шагнул к нему решительно Андрей.
Развернув мальчишку за плечи и подтолкнув слегка, он проговорил ему тихо на ухо:
– Иди к себе, Илюха… Ничего, не переживай. Я сам с ней разберусь. Тут ерунда какая-нибудь, наверное. Что сделаешь – женщина… Они все такие. Чуть что – сразу трагедия.
Илья поднял голову, глянул ему в лицо с надеждой. Улыбнулся чуть.
– Иди-иди! Мы и впрямь без тебя разберемся! – уже сердито повторил Андрей. Обернувшись к Лесе, пробубнил тем же сердитым тоном: – И ты тоже хороша, матушка! Заладила при нем – уходи, уходи…
– Андрюша! Ты же ничего не знаешь…
– Так расскажи, вот и узнаю! Пошли на кухню, я есть хочу. Хотя бы накормить ты меня можешь?
– Хорошо… Хорошо! Я тебе все, все расскажу, Андрюша. А ты уж потом сам решай…
* * *
Он гнал машину под красный сигнал светофора, чувствуя себя быком на корриде. Тот, наверное, так же летит на красный цвет, раздувая от гнева ноздри и не замечая торчащего острием в холке копья. Даже удивительно, отчего до сих пор за ним менты с визгом сирены не гонятся. А может, и гонятся. Может, он просто не слышит ничего. И не видит. Наплевать, наплевать! Очень уж велико желание сбросить с души эту мерзость…
Пролетев мимо застывшей в приемной у зеркала Наташи, Андрей нетерпеливо толкнул дверь отцовского кабинета, пошел навстречу его радостно-настороженному взгляду.
59 
