Темные очки

СКРЫВАТЬ, Фигура нерешительности: влюбленный субъект спрашивает себя не о том, объявлять ли любимому, что его любит (это не фигура признания), но о том, в какой мере скрывать от него «волнения» (треволнения) своей страсти: ее желания, невзгоды, вообще ее неумеренность (на расиновском языке — ее неистовство).

1. X… уехал в отпуск без меня и со времени отъезда не подал мне никаких признаков жизни; что это — несчастный случай? почтовая забастовка? равнодушие? осуществление мимолетного желания пожить в свое удовольствие («Собственная юность оглушает его, он ничего не слышит»)? или простая невинность? Я тревожусь все больше и больше, прохожу сквозь все акты драмы ожидания. Но, когда X… тем или иным образом вновь объявится, а он не может этого не сделать (мысль, которая должна была бы немедленно сделать напрасной любую тревогу), что я ему скажу? Должен ли я скрыть от него мое беспокойство — теперь уже оставшееся в прошлом («Ну, как ты?»)? Дать ему прорваться агрессивно («Нехорошо так, ты все-таки мог бы…») или страстно («Как ты меня встревожил»)? Или же деликатно, слегка дать почувствовать свое беспокойство, чтобы оно было известно, но не докучало другому («Я немного беспокоился…»)? Меня обуревает вторичная тревога: нужно решить, насколько публичной я сделаю свою первичную тревогу.

Госпожа де Севинье

2. Я включен в двойной дискурс, из которого не могу выйти. С одной стороны, я говорю себе: а если другому — так уж он устроен — нужна моя просьба? Не буду ли я тогда оправдан в том, что поддался буквальному высказыванию, лирическому выражению моей «страсти»? Неумеренность, безумие… не в них ли моя истина, моя сила? А если эта истина, эта сила в конце концов произведет впечатление? Но, с другой стороны, я говорю себе: знаки моей страсти угрожают задушить другого. Тогда не нужно ли, именно потому, что я люблю его, скрыть, сколь сильно я его люблю? Я вижу другого двойным взглядом: то он видится мне как объект, то как субъект; я колеблюсь между тиранией и жертвенностью. Таким образом, я втягиваюсь в самошантаж: если я люблю другого, я обязан желать ему добра; но тем самым себе я причиняю только зло; ловушка — я обречен быть либо святым, либо чудовищем: святым не могу, чудовищем не хочу; а потому я тяну с решением — показываю свою страсть немного.

3. Надеть на свою страсть маску сдержанности (бесстрастности) — в этом истинно геройская доблесть: «Недостойно великой души проявлять вовне испытываемые ею треволнения» (Клотильда де Во); капитан Пас, герой Бальзака, выдумывает себе ложную любовницу, чтобы наглухо скрыть от жены своего лучшего друга, что он ее до смерти любит. Однако полностью скрыть страсть (или хотя бы ее неумеренность) немыслимо: не потому, что человеческий субъект слишком слаб, но потому, что страсть по сути создана, чтобы быть видимой; нужно, чтобы само скрывание было на виду: знайте, что я сейчас кое-что от вас скрываю — таков деятельный парадокс, который я должен разрешить; нужно, чтобы в одно и то же время это было и известно и неизвестно, — чтобы было известно, что я не хочу этого показывать; таково сообщение, которое я адресую другому. Larvatus prodeo — я выступаю, указывая пальцем на свою маску; я налагаю маску на свою страсть, но скромным (и изворотливым) пальцем я на эту маску указую. В конечном счете у любой страсти бывает зритель: на смертном одре капитан Пас не может удержаться и пишет женщине, которую он безмолвно любил; нет любовных жертв без финального театра, знак всегда выходит победителем.

  70