Последние отзывы

  73  

— Он опять не функционирует.

— Позвольте мне к вам заглянуть.

Потом чужак и Фолькер до трех утра сидели перед мерцающей картинкой. Главным занятием пожилого господина, справлявшегося с любым компьютером, была организация органных концертов. Я уже ничему не удивлялся. Да и что от меня зависело?

Нередко мне казалось, что я лишь притворяюсь живым. В такие минуты я завидовал Вильгельму, Бруно, Йенсу, другим, у которых всё уже позади. Смерть — не только пугало. У меня завязались с ней особые отношения.

Возрастное самоощущение: с каждым прожитым месяцем я сильнее чувствовал, что давно уже распрощался с жизнью. Но меня неизменно беспокоил вопрос: не лучше ли просто бездумно наслаждаться оставшимся временем? Имеет ли смысл продолжать работать и подчинять себя дисциплине? Так ли уж интересуют меня выборы в бундестаг, план перехода на «евро», Love Parade, клонированные овечки в Шотландии?

На посторонних я, как правило, производил впечатление человека радостно-возбужденного, с редкими вкраплениями меланхолии. Почему бы и нет? Может, я был бы таким, даже если бы надо мной не нависла смертельная угроза.

Все изменилось за несколько секунд, во время волейбольной игры.

Уже много лет я дважды в неделю играл в волейбол: играл как любитель, не особенно придерживаясь правил. В Bavaria Rose мы нередко часами забавлялись с мячом, что поддерживало нас в форме, избавляло от излишков агрессивности и оживляло товарищеские отношения. «Кто-нибудь одолжит мне носовой платок?»

Осенью 1998-го я решился пробить через блок с касанием, хотя давно не считал себя способным на подобные подвиги. Удар получился. Но когда после прыжка ноги мои снова коснулись пола, послышался такой звук, будто порвалась струна. Одна нога у меня подломилась, и я распростерся под сеткой. Почувствовал острую боль. Минеральная вода из бутылки — как средство охлаждения — помогла, но мало.

В колене что-то произошло.

Я понял: целостность моего организма нарушена. Неделями я игнорировал травму. Однако нога болеть не переставала. При некоторых движениях я от боли сгибался пополам.

Свершилось! Теперь любой врач, к которому я обращусь, скажет: «Посмотрим, что там внутри».

Колено распухло. Надо было идти к ортопеду. Врачиха рассматривала рентгеновские снимки, не догадываясь, почему я с такой тревогой жду ее слов.

— Разрыв связки.

— Наложите шину?

— Связки не срастаются.

— Может, у меня срастется.

— Вам нужна операция.

Я ушел из больницы и больше туда не вернулся. Скоро я уже не мог ездить на велосипеде. Я нашел другого ортопеда, о котором было известно, что оперативному вмешательству он предпочитает естественный процесс заживления. В тот же период я вел передачи на радио, ковылял по улицам нашего мира, мысленно с ними прощаясь, выступал с чтениями, совершая последние поездки, о которых договорился раньше. Новый ортопед крутанул мою ногу так, что я вскрикнул.

— Клиника хирургии коленного сустава в Штраубинге. Это лучшее, что я вам могу предложить. Ложитесь как можно скорее.

— А если я откажусь от операции?

— Тогда лет через пять-шесть ваше колено придет в полную негодность. И кончится это тем, что вы будете передвигаться по дому в инвалидной коляске.

Меня попросили заполнить какие-то бланки. Указать имя. Дату рождения. Номер больничной кассы. Место жительства. Курсивом было выделено:

Анализ на ВИЧ: отрицательный, / положительный.

Курсивная строка, в которой я должен был проставить крестик, решала вопрос о моей жизни и смерти, вообще обо всем.

Пятнадцать лет нежелания знать, осторожности, тайного интереса к успехам медицины отошли в прошлое. Внутренне я метался от паники к смиренному «Значит-так-тому-и-быть» и обратно. Я сложил формуляр.

Со мной случилось то, что — по разным причинам — случалось со многими. Со своим телом, желая по возможности сохранить его независимость, я отправился… к врачу Фолькера. Я наконец захотел, чтобы сомнения остались позади.

— Мне нужно пройти ВИЧ-тестирование.

В приемной лаборатории, занимавшейся в основном такими анализами, я увидел знакомые лица.

Я не думал, что результатов придется ждать три дня. Эти дни превратились для меня в преддверие ада. Мир, который я вот-вот должен был утратить, представлялся мне бесконечно ценным. И все же я лепетал ему: Farewell.^[260] Мы с ним уже пережили время сопряженности друг с другом. Теперь — после меня хоть потоп, больше выдержать я не в силах. Кроме нескольких текстов ничего от меня не останется…

  73