79 
Поразмыслив, Коля все же нашел, что держался молодцом и потому заслуживает маленькое поощрение. Наплевав на статус миллионера, он принялся за пирожные. В конце концов, наследник золотых рудников и не такое может себе позволить. Не пропадать же добру!
В трактире Горюнова, за два квартала отсюда, Аполлон Григорьевич терпеливо сносил загул ремесленников, сам же пил чай и трескал леденцы. Подмога держалась трезвой.
* * *
4-й Казанский участок встречал утро в напряженной тишине. Не было привычной болтовни за чашкой чая, пристав не распекал городовых, даже участковый доктор Синельников не показывался из медицинской. Чиновники Редер и Матько боялись нос поднять от бумаг. А коллежский секретарь Кручинский всей головой нырнул в давно закрытое дело. Только шорох перьев да осторожный скрип сапог нарушали священную тишину. Такого старания участок не видел никогда. Хуже, чем перед приемом высокого начальства. Каждый так усердно старался заниматься хоть каким-то делом, чтобы не смотреть в дальний угол. И все равно, как назло подмывало. Нет-нет, да и покосятся: как там этот, недавно как покойный…
А этот словно не замечал, какой порядок воцарился в присутственном месте. Сидя за своим столом, оказавшимся вдруг таким уютным, если не сказать родным, Родион занимался делом, которое ненавидел от души, но поручить его было некому. Он писал запросы. Коллежскому секретарю Ванзарову требовалось получить сведения у паспортного стола: когда и где пребывали в столице барышни Кербель, Саблина и Лукина.
Закончив трудное дело и перемазав пальцы чернилами, Родион с ненавистью посмотрел на чистые бланки. Так отвык он от священной волокиты русского чиновничества. Как просто: спросил — получил ответ. Нет, надо, чтоб официальным образом, по почте или с курьером, да еще под грифом участка, да еще с печатью… О, какой ад! И всего-то надо узнать: не было ли в последнее время снято со счетов нескольких господ внезапно крупной суммы. Все они на службе государства, ныне или в отставке, и жалованья с пенсией хранились в соответствующем банке. Все на виду, так сказать.
Закончить столь интересное занятие было не суждено. В участок свежим ветром ворвался Лебедев, который грыз леденцы с веселым треском. Аполлон Григорьевич водрузил желтый чемоданчик прямо на бланки и озорно подмигнул:
— Как успехи, Орфей вы наш сыскной?
— Ищем, — кротко ответил Родион, безжалостно втыкая ручку в чернильницу.
— Ну конечно! Вы же у нас сыщик. Хоть и не любите это слово. Ищите, ищите…
— Удалось выполнить мою просьбу?
— Это какую? — спросил Лебедев, аппетитно хрустнув леденцом. — Ах да, страхи вздорных барышень… Нет, коллега, не успел, столько дел, руки пока не дошли. Но вы не переживайте, это не понадобится.
— Гривцов добился поразительных успехов?
— Что-то вроде того. Осталось совсем недолго, день или два.
Ванзаров вытащил из-под сундучка безнадежно смятый лист и тщательно расправил.
— Втравили романтического мальчишку в авантюру? — спросил он.
— Как могли такое подумать! Чтобы я?.. Чтобы втравил?.. Это вообще не мое дело, вы сыском занимаетесь. А мы так, тут ковырнем, там надрежем.
— Аполлон Григорьевич, прошу отнестись серьезно. Не вздумайте сделать из Гривцова наживку. Это плохо кончится.
Лебедев с досады выплюнул леденец, не заботясь о приличиях:
— С чего взяли?
— Это можно прочесть по вашим глазам, — ответил Родион.
— Ничего вы там читать не можете… И вообще я же сказал: все будет хорошо. Надо подождать.
— Повторю: копать в деле князя Юнусова — бесполезно. Там все кристально ясно.
— Не надо мне повторять, я еще не выжил из ума.
— Куда делся ваш перстень, позвольте узнать?
Криминалист выдержал удар с блеском, только закусил свежей конфеткой:
— Это, как его… Отдал ювелиру камень отшлифовать.
— А часы сегодня дома забыли? — спросил Родион.
— При чем тут часы? Ну, сломались, отдал в починку, через три дня вернут…
— Позвольте узнать: ваша заколка для галстука с брильянтом случайно не попала к антиквару?
— О, как замучил! Цела и невредима. Что мне ее, на службу надевать?!
— Не хочу вас обидеть…
— И так уже обидели, дальше некуда!
— …но не стоит играть жизнью почти еще ребенка.
— Никем я не играю! — крикнул Лебедев так, что чиновники пуще зарылись в бумаги. — Была бы охота грех на душу брать.
79 
