77 
— Ну здрасьте! Как же так? Он так сорвется.
— Света, хватит позиционировать моего будущего мужа как жирного леща.
— Конечно. Его уже давно пора зажарить.
— Карякина. Жарь своих. Кстати, как у тебя с твоим Антоном?
— Никак. Моего Антона теперь зовут Алик. Антоша сначала ездил в командировки от жены ко мне, а потом от меня к какой-то малолетней вешалке.
Слово «командировка» неприятно резануло Лену: Олег тоже иногда уезжал в командировки, и Светкина трактовка этого термина ее не очень устраивала. Она снова любила, была любима, и заниматься раскопками, чтобы обнаружить какой-нибудь несимпатичный скелет, Лена не хотела.
— А кто такой Алик? — перевела она разговор на менее опасную стезю.
— О, это такой мужчина!
— Понятно.
— Что за тон, Кораблева? Что там тебе понятно? Он холост, богат и влюблен.
— Надеюсь, в тебя?
— А то в кого же, — Карякина самодовольно хмыкнула. — Кстати, я его не ловила, сам попался.
— Вот так и бывает: шел человек, шел и навернулся в яму.
— Яма — это я? — возмутилась Света. — Ты поосторожнее в выражениях-то!
— Потому что давно пора перестать чувствовать себя охотницей, — решила поучить ее Лена, теперь считавшая себя умной и опытной.
— Ага, и, наконец, ощутить себя жертвой! — закончила ее глубокую мысль Света. — Или мы их, или они нас! Запомни: мы с ними обречены быть по разные стороны баррикад!
— Света, я, чур, в твоей революции не участвую. Я… это… наблюдатель.
В нашем деле наблюдателей нет. Ты или с одной стороны, или с другой, в худшем случае ты посередине.
— Я посередине…
— Посередине, это значит — на баррикадах. Как раз там ты простреливаешься со всех сторон, так что лучше уж спускайся ко мне.
— Нельзя всю жизнь воевать за счастье. Надо просто жить. Если ты будешь гулять по дому, бряцая пулеметом, твой Алик тоже сбежит.
— Не сбежит, — хохотнула Светка. — Я не хожу с пулеметом, а лежу с ним у дверей. Мимо меня ни одна мышь не прошмыгнет, тем более такой крупный мужик!
— Тьфу! — Лена поняла, что спорить бесполезно. — Воюй. Если падешь на поле боя, цветы я тебе обеспечу.
Начальница, бесившаяся по поводу упущенного завхоза, который переметнулся к незамужней бухгалтерше, регулярно срывала свою злость на Лене. Но перекошенная красная физиономия Татьяны Филипповны вызывала у Кораблевой только жалость.
— Не сметь вести личные разговоры в рабочее время, — взвизгивала начальница, едва только поняв, что Лена разговаривает с женихом.
Лена безразлично отворачивалась и продолжала ворковать с любимым под гневное кудахтанье климактерической тетки.
— Может, тебе здесь работать надоело? — исходила змеиным ядом Татьяна Филипповна.
— Конечно, надоело, — не выдержала однажды Лена. — Выйду замуж, уволюсь и сяду дома.
К такому повороту оппозиция была не готова. Взять переводчика, по крайней мере полноценного, на Ленину зарплату не получится. Это Татьяна Филипповна осознавала вполне твердо. Но и уступать наглой девке желания не было. В тихом бешенстве она шаркала туфлями под столом и периодически выстреливала гадостями в сторону жизнерадостной сотрудницы.
В один из моментов затишья Лене позвонила мама и сказала, что ее искала некая Марина Брусникина из бизнес-центра, в котором Лена когда-то подрабатывала в качестве переводчицы.
Марину Лена помнила. Это была миловидная толстушка, очень приветливая и доброжелательная. Брусникина ассоциировалась у Лены со стабильностью и кругленькой суммой, полученной за работу с итальянцами. Подработать еще раз она бы не отказалась, тем более что предстоящая свадьба подразумевала приличные траты.
Записав продиктованный мамой телефон, Лена решила дождаться отбытия Татьяны Филипповны на обед и перезвонить перспективному работодателю.
Марина настолько откровенно обрадовалась, услышав Ленин голос, что переводчица даже загордилась. Пока она раздувалась от ощущения собственной значимости, часть пламенной речи восторженной Брусникиной прошла мимо ее сознания.
— …если бы вы могли подойти и обсудить условия сотрудничества…
Слово «сотрудничество» было обстоятельным и долгосрочным, оно приятно щекотало самолюбие и побуждало немедленно нестись на встречу с Брусникиной. Лене хотелось начать кардинально новую жизнь, и чтобы работа в этой жизни тоже была новой. Олегу она решила ничего не говорить, пока все не выяснится.
77 
