Глава восьмая

Татьяна остановила машину перед коттеджем и уронила голову на дрожащие от напряжения руки, безвольно лежащие на руле. Как же она устала! Последние двое суток спать приходилось урывками. До российской границы их небольшая кавалькада доехала быстро, практически нигде не останавливаясь. Водитель мсье Дюваля, Арман, оказался настоящим кладом. Он знал Европу лучше, чем она свою кухню. Возглавляемые столь опытным гидом, они проскочили от Нормандии до Бреста за каких-то пятнадцать часов. Там Арман распрощался с ними и уехал обратно поездом, взяв спальное место, чтобы, как он выразился, отлежаться.

А вот им по Белоруссии и по России-матушке пришлось помучиться. Сначала в огромной очереди на таможне, потом по обледеневшим российским дорогам. А ведь водителей стало всего пятеро на три машины, и то включая Татьяну, из которой шофер был весьма условный. Поэтому обратно ехали гораздо медленнее, чем вперед, часто отдыхали и ночевали в мотелях и гостиницах, встречающихся на пути, оставляя машины на надежных автостоянках. До дому смогли добраться лишь на пятые сутки после отъезда из Руана, двенадцатого ноября.

Все были измучены тяжелой дорогой, но полны самых радужных воспоминаний и с удовольствием предвкушали восторг и удивление родных и знакомых, когда они поведают о том, где побывали.

Обеспокоена была лишь Татьяна. Она несколько раз пыталась позвонить с дороги и домой, и в контору, но теперь приключилась новая беда – к телефону никто не подходил, будто в Охлопкове все вымерли. Длинные настойчивые гудки вспарывали тишину телефонных проводов, но их никто не слышал.

Неужели дома что-то случилось, а ей просто не могут об этом сообщить? Воображение рисовало ужасные картины, которые она с трудом изгоняла из возбужденного сознания. Она измучилась от неопределенности, еще больше похудела и осунулась.

Въехав в город, попросила Сергея, сидевшего за рулем ее машины, помигать остальным фарами, чтобы остановились. Все вышли из машин, окружив Пежо. Не выходя из машины, она вежливо попрощалась с коллегами, заявив, что едет домой, в Охлопково, к заждавшемуся ее мужу.

Сергей, посмотрев на ее бледное лицо, хмуро возразил:

– Ты что, с ума сошла? Скоро ночь, устали все дико. Поехали давай с нами, ничего с твоим милым за одну ночь не случится. Жил же он без тебя больше месяца, еще чуть-чуть потерпит. Поворкуете завтра, только и всего. Не дури, посмотри, что на улице творится!

Обеспокоенный ее упрямством Юрий Георгиевич властно поддержал ученика:

– Таня, я настоятельно советую как следует отдохнуть в городской квартире, прежде чем пускаться в путь по ненадежным обледеневшим дорогам. Не стоит так рисковать! Завтра мы с Верой с удовольствием поможем довести автомобиль до места назначения, но сегодня, боюсь, никто из нас этого сделать не в состоянии.

Подошедшие парни тоже наперебой предлагали свои услуги по доставке ее и машины до места назначения, но также на следующий день, когда отдохнут и выспятся. Все были единодушны: гнать машину ночью по обледеневшей дороге слишком опасно.

Татьяна это прекрасно понимала, но на сердце было так тяжело, что все разумные советы пропали втуне. Уж лучше потихоньку ехать навстречу судьбе, чем слоняться из угла в угол по пустым комнатам.

И она не удержалась. Ее так тянуло почувствовать рядом сильное тело Владимира и разогнать тяжелые опасения, что, презрев предостережения и дружеские советы, она быстро попрощалась и отправилась в Охлопково сразу, не отдохнув ни минуты. Крайне недовольный ее неблагоразумием профессор едва успел взять с нее слово, что она позвонит немедля, как приедет, и долго озабоченно смотрел вслед удаляющейся машине.

Пересевший к нему в салон Сергей долго недоумевал:

– Вот ведь что любовь с нормальными людьми делает! И удовольствия от классного путешествия не получила, всё куксилась невесть из-за чего, а сейчас вообще отправилась чуть живая к черту на кулички! Нет уж, мне такой любви не надо, не хочу голову терять.

Юрий Георгиевич переглянулись с Верой Ивановной и понятливо улыбнулись друг другу, но промолчали, считая бесполезным что-либо объяснять. К тому же Серегины недовольные речи имели чисто риторическое назначение и в комментариях не нуждались.

  58