Прочитал почти все книги про пиранью, Мазура, рассказы отличные и хотелось бы ещё, я знаю их там... 
очень нудно 
37 
Откинувшись на мягкую(!) подушку, он вдруг замечает: стоит подольше посмотреть на что-нибудь: письмена на чаше, тростниковые стебли на потолке, маленькую грудь Эйрис, сиреневого краба, бегущего по стене,– и то, на чем останавливается взгляд, приближается, увеличивается в размерах.
«Это мне знакомо»,– думает Несмех.– Откуда?»
Ему снились сны. Удивительные сны, в которых было его прошлое и его будущее. Живые видения. Что-то очень важное… Но нет, он не помнит ничего!
– Тебе лучше? – говорит Эйрис.
– Мне – очень хорошо! – Он радуется, но счастье его омрачено: он забыл что-то важное.
– Я расскажу тебе о том, что было.
– Ты – знаешь? – Нет, он не произносит вслух, просто думает. Надо смириться с тем, что он – забыл!
Эйрис откидывает край одеяла и ложится рядом, обнимает, придвигает его большую голову к своему плечу. По тому, как она это делает, Несмех догадывается: и ложе его, и соприкосновения их тел привычны девушке.
– Ты прогнал его! – говорит она.
«Нет, она не знает!» – разочарованно думает Несмех.
– Ты прогнал его! Ты был стремительней демона! Даже я видела лишь тень твою и то, что оставлял твой меч!
«О чем она? – удивляется Несмех.– Ах да!» Но это было так давно. Сколько жизней назад?
– Ты напугал его, Большой! До смерти напугал!
– А я думал – он убил меня! – вспоминает Несмех.– Он схватил меня…
– Я видела! Но ты ускользнул! Ускользнул, а он убежал! На трех лапах! Как крыса! – Ее жаркий восторженный шепот обжигает ухо.
– А что было потом? – спрашивает он.
– Ты отдал всю свою силу! – сокрушенно произносит Эйрис.– Жизнь оставила тебя, и ты стал беспомощней новорожденного щенка. А я… Я взяла меч и села рядом с тобой. Но прежде послала зов. Хотя не надеялась, что меня услышат: я… мне тоже досталось.
Эйрис тихо засмеялась, хотя Несмех не находил в сказанном ничего смешного.
– Я сидела рядом с тобой и ждала: кто придет? Кого Вечное Лоно пошлет взять наши жизни?
Никто не приходил. Но солнце уже коснулось гор, я чувствовала это. И сумерки сгущались. И тишина была вокруг такая, какая бывает в Лоне лишь перед приходом темноты.
Сумерки сгущались, и я услышала треск ломающихся ветвей. Подумала: кто-то из детей Лона идет на запах крови!
А это был краурх. Наш краурх! И девять Охотников. Слушающий послал их за нами. До него дошел мой зов, благодарение богам! А потом мой зов дошел до тебя – и ты вернулся!
– Я привык приходить на твой зов! – сказал Несмех.– Я ведь твой ученик!
– Да! Но уже ненадолго! – Девушка погладила его по щеке.
– Эйрис? – спросил Несмех.– А куда мы шли?
– Позже, Большой! Ты узнаешь об этом позже! И скоро! Потому что мы пойдем еще раз!
– Разве этот хорахш был последним в джунглях?
– В Лоне, Большой! В Вечном Лоне! Нет! Но разве это важно?
– Когда же мы отправимся?
– Как только сила вернется к тебе! У нас не много времени: благоприятный срок кончается!
– Ты любишь загадки! Спой мне песню, которой ты позвала меня из Нижнего мира!
– Нельзя, Большой! Ее поют только один раз в жизни, и услышать ее можно лишь один раз.
– Да? А мне кажется, я ее уже слышал прежде!
– Не ее, другую. Хочешь, я спою тебе балладу о Солнечном Вестнике?
– Пой что хочешь! Мне важно, что поешь – ты!
* * *
И вновь они шли вдвоем по сумеречному Лесу. Они миновали место, где Несмех выиграл битву с хорахшем. Битву, едва не стоившую ему жизни. Они углублялись все дальше и дальше в мрачную глубину. И с каждой пройденной милей стволы деревьев становились все толще, а полумрак – гуще. Там, наверху, солнце не прошло и двух третей дневного пути, но даже отблеск луча его не прорывался сквозь тысячелиственные крыши. Влажный, теплый, удушливый воздух отдавал Топью, хотя почва под ногами была суха. Суха и упруга от множества павших, слежавшихся, спрессованных собственной тяжестью листьев. Здесь была особая часть Вечного Лона. Недра его. Ни подвижных лиан, ни вездесущих медовниц. Даже суетливая мелочь под ногами куда-то пропала. Зато повсюду попадались огромные слизни, оставляющие влажные полосы в гуще синих и фиолетовых мхов. И косматые бороды, свешивающиеся с нижних ветвей, здесь росли гуще и длиннее. А сами ветви были полностью лишены листвы. И звуки были здесь другие. Булькающие. Словно внутри огромного теплого брюха.
Эйрис уверенно шла впереди. Время от времени она быстро оглядывалась: убедиться, что именно Несмех идет за ней.
Молодому конгаю расхотелось смотреть по сторонам. Ярчайшие краски джунглей стали серыми, тусклыми. Никто больше на нападал на людей, никто ими не интересовался. Некому. Одни лишь вялые слизни да пучеглазые застывшие лягушки. И усиливающийся запах гнилой Топи. Толстенные черные петли лиан спирально уходили вверх по необъятным гладким колоннам стволов.
37 
