Прочитал почти все книги про пиранью, Мазура, рассказы отличные и хотелось бы ещё, я знаю их там... 
очень нудно 
36 
Что-то касается головы Несмеха. Что-то горячее. Юноша поднимает голову и видит прямо над собой надвигающуюся, накрывающую его пасть с мечеподобными зубами, пульсирующей глоткой, толстым языком, по которому струятся ручейки слюны. Он ничего не успевает сделать: пасть хорахша опускается, зубы верхней челюсти уже давят на спину… Смрадная пещера смыкается вокруг. Несмех поднимает непослушный меч, упирается в черный просвет между зубами нижней челюсти. Он задыхается, он очень устал. Пытается вырваться, но тело не хочет подчиняться. Ему не успеть! Зубы скребут по спине, почему-то вверх. Несмех выворачивается, рвется… Все его тело – как в липкой массе. По капюшону, по пленке, закрывающей глаза, ползет слюна ящера. Несмех напрягается изо всех оставшихся сил. Острие нижнего клыка у самого лица… Верхний клык упирается в затылок Несмеха, нажимает, проминает его… Несмеху кажется: клык уже входит в его мозг…
Дикая боль…
Конец…
* * *
Темнота. Вязкая, текучая, липкая и – пустая. Ничего нет. Никого нет. Есть – тьма. Безразличная и бесплотная. И всепоглощающая… Не всё: тусклый, крохотный, бесцветный огонек. Ничего не освещает, никого не зовет. Мёртв. И мрак вращается вокруг него. Почему? Он не должен двигаться! Он должен быть ничем, никем. Неподвижным и бесплотным. Но он вращается. Потому, что в нем движется голос. Бесцветный, бессветный, бесплотный голос.
- Дом, доу, вау…
Нездешний, голос, не от нее, не от тьмы. Но он – из нее. Потому что тьма здесь – единственное сущее. И он – из нее. Но – извне. Как и розовый огонек, крошечный прокол в обволакивающей угольной ткани.
- Дом, доу, вау…
Звук толкает, прикасается, движет… Значит, есть нечто, некто… И оно, он – не из мрака. Потому у огонька появился цвет. Потому что есть – он!
- Дом, доу, вау,
- По реке поплыву…
Да? Да! Слова! Они – не отсюда. Но они входят в оставленную звуками щель. И она ползет, расширяясь, раскрываясь, растягиваясь…
- Дом, доу, вау!
- По реке поплыву,
- По Зеленой Реке
- Со свирелью в руке
- Золотые цветы соберу…
- Дом, доу, вау.
- Цветы соберу
- На венок золотой
- Со живою звездой,
- Звездой, что угаснет к утру.
- Дом, доу, вау!
- Венок золотой
- Со живою звездой,
- Со мною самой
- Тебе подарю —
- И умру.
- Дом, доу, вау,
- Дом, доу, вау,
- По Зеленой Реке поплыву…
«Я умер! – думает он. И она тоже умерла. Нижний Мир! Вот он какой! Как легко! А умирать не страшно. Только больно. У меня больше нет тела (думает он). И у нее нет тела. Огонек! И – Дом, доу, вау…» Вот он какой, Нижний Мир…»
Голос стихает.
«Не умолкай – думает он.– Ты нужен мне!»
Но голос прячется. Только розовый тусклый огонь, который ничего не освещает…
Слабый свет пробивается через опущенные веки. Он пробует открыть глаза – но не может. Он чувствует что-то на лице. Хочет шевельнуть рукой – руки нет.
– Не двигайся! – ласковый голос.
– Эйрис?
– Молчи! Тебе нельзя говорить, двигаться, смотреть! Еще долго, Несмех! Еще долго…
– Это ты пела? – спрашивает он. Думает, что спрашивает.
– Спи, Несмех! Спи! – Он чувствует ее руку на лбу.– Спи!
Снова тусклый свет и ее голос:
– Что? – сколько он спал? Долго! Зато появилось лицо. Его лицо: нос, рот, глаза, губы…
– Ты можешь говорить.
– Что со мной?
– Ты едва не ушел, Несмех!
– Ушел? Что было со мной, Эйрис?
– Потом, Несмех! Ты устанешь!
– Это ты пела?
– Я, Несмех! Звала тебя, чтобы ты… Спи, Несмех, спи…
– Доброе утро, Большой!
Как славно лежать не двигаясь! Как славно быть собой, чувствовать свое тело, руки Эйрис, касающиеся кожи. Не хочется шевелиться, но хочется открыть глаза. Он открывает их и видит над собой легкую желто-зеленую крышу из переплетенных стеблей тростника. Такую же, как в доме, где он родился… Он не в пещере!
– Где я? – спрашивает и удивляется слабости своего голоса.
– Не тревожься! – Лицо Эйрис. Золотисто-коричневое. Гладкая кожа покрыта светлым пушком, чуть более густым в уголках рта и в ямке под нижней, немного оттопыренной губой.
– Эйрис! – с нежностью произносит он и улыбается.
Рука девушки приподнимает его голову, подносит к губам чашу с прохладным, розовым, кисло-сладким напитком. Край чаши изнутри покрыт орнаментом неведомого Несмеху письма. Крохотные капельки влаги задержались в штрихах резьбы. Рука Эйрис крепко и бережно сжимает его затылок до тех пор, пока чаша не пустеет.
36 
