Прочитал почти все книги про пиранью, Мазура, рассказы отличные и хотелось бы ещё, я знаю их там... 
очень нудно 
120 
Наконец-то Роберт заинтересовался. Его взгляд неожиданно посветлел, и он, не скрывая явного волнения, наклонился вперед и спросил:
– О чем ты говоришь, Нэнни? Скажи мне, что ты имеешь в виду?
– Я имею в виду, что хоть они и выкопали косточки моего бедного ребенка, хоть и исследовали их, стараясь найти яд, будучи в полной уверенности, что он там есть, они ничего не найдут… Как бы ни старались. И они вынуждены будут сообщить вам, что он умер естественной смертью, такой же естественной, какой мог умереть любой ненормальный с рождения человек.
– Но я не понимаю… – сказал Роберт. При этом он взглянул на Сильвию, а затем, медленно протянув руку, положил ее перед собой на стол. Сильвия же села на стул напротив него и положила свою руку сверху. Несмотря на то, что пальцы у обоих были ледяными, соприкосновение подействовало на них успокоительно, потому что они боялись поверить в надежду, которая, подобно птице Феникс, возрождалась из пепла их сердец.
Нэнни вытерла глаза.
– Я как-то никогда не думала, что настанет момент, когда я смогу рассказать о том, что знаю, – сказала она. – Я столько лет молчала. За это время моя обида и негодование поутихли, и сейчас, когда ее светлости не стало, я уже не могу ненавидеть ее так, как когда-то. – Нэнни снова вытерла глаза. – Я любила своего ребенка. Я любила вас обоих, когда вы были маленькими, но не буду скрывать от вас, мастера Эдварда я любила больше. Он был моим. Никому больше он не был нужен, даже его собственной матери. И он тоже любил меня. Временами я почти забывала, что он был не моим ребенком. Хотя и знаю, что это нехорошо, но я радовалась его болезни, потому что знала: он никогда не вырастет, и всегда будет нуждаться во мне. Он не мог ходить в школу, не мог обходиться без меня, как это делали вы, мастер Бобби, не мог сказать: «Я уже очень большой, чтобы за мной ухаживала Нэнни. Я хочу, чтобы это был мужчина». Нет, мастер Эдвард всегда ждал только меня. Когда я приходила к нему, он всегда встречал меня с улыбкой и начинал показывать свои игрушки и ждал, что я похвалю его за то, что он делает. А если я надолго уходила из его комнаты, то слышала, как он зовет: «Нэнни, Нэнни, где ты?» – и тогда я быстрей возвращалась к нему, потому что он был мой, а я была его. Я радовалась, что иногда проходило несколько недель, а ее милость не заходила навестить его. Она только расстраивала его. Она разговаривала с ним резким, отрывистым голосом, от которого он съеживался и казался еще глупее, чем был на самом деле.
Врачи говорили мне, что с каждым годом он будет становиться все более инфантильным и глупым, но, несмотря на прогнозы, в его сознании случались моменты просветления, хотя это было известно только мне одной. Именно в один из таких моментов, в один из дней, когда ее милость приходила навестить его, он сказал мне: «Не позволяй ей больше приходить сюда, Нэнни. Она сделает мне больно. Она хочет сделать мне больно. Я знаю».
Я поняла, что он имел в виду. Я ведь видела, какими глазами смотрела на него ее милость. И хотя я не могла поверить, что подобное может случиться, но была уверена, что леди Клементина хочет избавиться от него.
– Это случилось после смерти моего отца? – вмешался Роберт.
Нэнни кивнула.
– Да. Ей, конечно же, было трудно сознавать, что теперь именно мастер Эдвард владеет титулом и всеми землями, которые он никогда не сможет увидеть, и что этот большой дом тоже принадлежит ему. Ведь он довольствовался лишь двумя комнатами на верхнем этаже и не хотел ничего другого. Он не любил все то, что было безобразным. И однажды сказал леди Клементине прямо в лицо, что она страшная. С тех пор я поняла, что он в опасности. Это случилось за день до того, как вы приехали сюда со своей молодой женой.
– За день? – перебил ее Роберт.
– Да, – ответила Нэнни. – Я отчетливо помню каждую минуту. Днем ее милость поднялась наверх, чтобы навестить мастера Эдварда. Она долго стояла и смотрела на него. Это был один из тех дней, когда он был не в лучшем состоянии. Он, то что-то бубнил, то хныкал. Ее присутствие подействовало на него плохо: когда она пришла, он стал плакать, и я тоже готова была разрыдаться. Я видела, какое выражение было у нее на лице. Оно меня испугало. Я плохо себя чувствовала, и ее милость это заметила.
– В чем дело, Нэнни? – спросила она.
– Боюсь, я простудилась, моя госпожа, – ответила я. – У меня болит голова и немного побаливает горло, но я постараюсь не заболеть.
120 
