... 
114 
После его собственных резких самооценок стало принято отзываться о «Лирике» как о книге ученической, совершенно «не его» – это все-таки не совсем так: декларативности, как видим, он не избегал и потом. Музыкальность была и тогда:
- Он не писал с передовой,
- она – совсем подросток —
- звалась соломенной вдовой;
- сперва – соломенной вдовой,
- потом – вдовою просто.
- Под скрип сапог, под стук колес
- война ее водила,
- и было как-то не до слез,
- не до раздумий было.
- Лежит в шкатулке медальон
- убитого солдата.
- Давно в гражданке батальон,
- где он служил когда-то.
(«Вдова», 1955)
Это просто хорошо, хотя отчетливо напоминает «Дом у дороги» Твардовского (даже с фирменным повтором третьей строки). И образы, и лейтмотивы – уже те, что будут сопровождать его в следующие сорок лет:
- Играет оркестр
- в старом саду.
- Как много невест
- в этом году.
- Холодное тело трубы обхватив,
- трубит музыкант
- забытый мотив.
- И просится в сердце
- мелодия та,
- мигает фонарь,
- как единственный глаз…
Ровно через сорок лет он напишет песню «В городском саду» – про то же самое: «После дождичка небеса просторны, голубей вода, зеленее медь. В городском саду флейты да валторны, капельмейстеру хочется взлететь». Перечитываешь ее, и непонятно: что изменилось? Большинство текстов в «Лирике» – еще не стихи, но ведь они о том же и почти теми же словами. Что прибавилось – или, напротив, ушло? Да, почти отказался от прямых признаний, всегда малодостоверных в его случае; да, ничто больше не называется по имени, главное мыслится размыто, бежит слов, не проговаривается вслух. Но неужели дело только в этом? Или в ритме? Или в подспудно вспоминающейся мелодии, которая и придает этой песне половину ее очарования?
Нет, в «Лирике» не хватает другого. Вот этого:
- С нами женщины – все они красивы,
- и черемуха – вся она в цвету.
- Может, жребий нам выпадет счастливый:
- снова встретимся в городском саду.
- Но из прошлого, из былой печали,
- как ни сетую, как там ни молю,
- проливается черными ручьями
- эта музыка прямо в кровь мою.
«Черными ручьями – прямо в кровь мою»: сомкнулись счастливое и страшное. Возникла та самая мелодия утрат, о которой он столько раз говорил; надежда столкнулась с безнадежностью, непоправимостью. В этом столкновении и выясняется вдруг жалкость любых утешений, относительность готовых формул, хрупкость веры… Иными словами, стихам 1955 года, чтобы стать стихами, не хватает одного: авторского присутствия, личной драмы.
В «Лирике» все стихи выдержаны в единой тональности, неизменной не только на протяжении одного текста, но и во всей книге, с начала до конца. Это то, что в соцреалистические времена называлось «трудной радостью». Да, горечь, да, утраты – но сквозь всё, так сказать, прорастает и устремляется светлое будущее, и все еще будет, и мы только начинаем жить заново. Апрель шастает по улицам Калуги, весельчак и проказник. Гости едут в Москву полюбоваться столицей – не за колбасой, а за счастьем. Настала первая послевоенная ночь, и уцелевший солдат бродит по городу, пытаясь представить будущее. Мы мучились, страдали, разлучались, но все у нас впереди. Даже смерть в какой-то степени поправима:
- Поэта сраженного не излечить.
- Лекарства – пустая затея.
- И руки по швам опустили врачи,
- со смертью схватиться не смея.
- Пощады не жди в поединке таком.
- Придворные были довольны.
- И царь повелел, схоронивши тайком,
- Забыть о поэте крамольном.
- Конец? Но, резцы и палитры неся,
- тропой незаросшей, знакомой
- к могиле поэта сходились друзья,
- как в прошлом сходились к живому.
То есть, глядишь, всё еще будет ничего себе. Ведь все мы хорошие люди.
Я скажу сейчас странную вещь: все это – очень честные стихи. Это главная их черта. Честные, разумеется, не в том смысле, что автор вполне свободен от конформизма, не думает о «проходимости», пишет, как дышит, не стараясь угодить, – нет: в них как раз отчетливо видно, где он вообразил редактора и попытался ему понравиться. Но эти стихи – в которых напрочь отсутствуют метафизическая глубина, второе измерение, глубокое человеческое содержание, – не пытаются казаться лучше, чем они есть. В них нет мастеровитости – жалкой замены мастерства.
114 
