Последние отзывы

  19  

— Философия — моя стихия!

Я долго принимала это за чистую монету. Она ведь знала немецкий, а потому сам Бог велел ей ориентироваться в мире Шопенгауэра и Гегеля. Наверное, Ницше читала в подлиннике. Я, правда, никогда сама не видела, но это ничего не значит. Когда Христа произносила какой-нибудь философский термин по-немецки, у меня мурашки бежали по коже: это было так внушительно!

В определенном смысле сессия была счастливым временем: Христа не запускала свою музыку, мы занимались в тишине, поделив пополам мой стол. Поднимая голову от конспектов, я видела ее сосредоточенное лицо и проникалась к ней еще большим уважением. Мое прилежание было не в пример меньше.

Наступил день письменного экзамена по философии, длился он четыре часа. Выйдя из аудитории, Христа воскликнула:

— Красотища!

Остальные экзамены были устные. Христа сдала их намного лучше меня. Неудивительно: она умела гладко говорить, умела подать себя.

На устных преподаватель объявлял оценку сразу, а результатов письменного по философии надо было ждать две недели. Наконец их вывесили, и Христа послала меня на факультет, узнать, кто что получил; причем не только мы с ней, а вся группа, то есть двадцать четыре человека. Это было довольно нудно, но отказаться я не посмела.

Всю дорогу я фыркала про себя: «Обязательно ей надо убедиться, что она лучше всех! До чего противно!»

В списке я первым делом нашла себя: Дрот — 18 из 20. Ого! Куда лучше, чем я ожидала. Потом отыскала Христу: Билдунг — 14 из 20. Я так прыснула, представив, как у нее вытянется физиономия. Переписав, как обещала, все 24 фамилии, я выяснила, что 18 из 20 — самая высок оценка и что получила ее одна я.

Такого не могло быть! Это, наверное, ошибка. Ну конечно ошибка! Я побежала в канцелярию, и мне сказали, что профессор Виллемс у себя в кабинете. Я пошла туда.

Завидев меня, профессор раздраженно проворчал:

— Вы, наверное, хотите опротестовать оценку?

— Да.

— Как ваша фамилия?

— Дрот.

Виллемс сверился со списком.

— У вас, однако, большие претензии. Вам мало восемнадцати из двадцати?

— Наоборот. Мне кажется, что вы по ошибке поставили мне такую высокую оценку.

— И вы явились ко мне из-за этого? Невероятная глупость!

— Дело в том, что… мне кажется, вы перепутали две оценки: мою и мадемуазель Билдунг.

— Понятно. Вы, надо полагать, помешаны на справедливости, — профессор вздохнул.

Он придвинул к себе кипу тетрадей и нашел работы студентки Дрот и студентки Билдунг.

— Никакой ошибки нет, — сказал он. — Когда мне пересказывают лекцию слово в слово, я ставлю 14, а когда излагают собственные мысли — 18. А теперь ступайте, или я действительно поменяю оценки.

Я выскочила, не чуя под собой ног от счастья.

Но веселье было недолгим. Как сказать про это Христе? В конечном счете решающего значения эта оценка не имела: учитывался средний балл. Но я понимала, что для Христы это не аргумент. Ведь речь шла философии, «ее стихии»!

Когда я пришла домой, Христа спросила с самым беспечным видом:

— Ну что?

Вместо ответа я протянула ей листок, некоторый выписала отметки всей группы. Она схватила его, пробежала глазами и изменилась в лице. Не знаю почему, мне вдруг стало неловко. Огорчение Христы внушило мне не радость, а жалость. Я уже открыла рот, чтобы сказать ей что-нибудь утешительное, но не успела.

— Это только доказывает, — произнесла она, — что все эти оценки сплошная чушь. Все знают, что я по философии первая, а у тебя знания поверхностные.

Это уж было слишком. Какова наглость?!

В тот же миг в голове у меня созрел коварный план, который я немедленно стала приводить в исполнение.

— Скорее всего, это ошибка, — смиренным голосом предположила я. — Виллемс, наверно, перепутал наши оценки.

— Ты думаешь?

— Я слышала, что так бывает…

— Поди спроси у него.

— Нет, лучше ты. Ты же знаешь Виллемса — если я приду и скажу, что он неправильно поставил мне хорошую отметку, он просто разозлится.

Христа что-то промычала. Прямо она не сказала, что пойдет к профессору. Как же! Она выше таких мелочей!

Но я заранее злорадно потирала руки, предвкушай, как примет ее Виллемс.

Через два часа Христа налетела на меня как фурия:

— Ты нарочно меня подставила!

— О чем ты?

— Виллемс сказал, что ты у него уже была!

— А, так ты к нему все-таки ходила? — невинно спросила я.

  19