Последние отзывы

  38  

Обожженные глаза режет солью. Но мне не стыдно перед поводырем:

— Что ты видишь? Эта церковь должна находиться за много километров отсюда.

Мой спутник покорно отвечает:

— Ты в плену своего Прошлого, я вижу то, что тебе хочется показать. Ты был тогда… там… счастлив?

Пожимаю плечами, — возможно…, - и тут же киваю. — Сейчас, знаю, что — да.

Судьба подарила мне много светлых моментов. Когда-то это воспринималось, как данность — случайная встреча, неудержимый водоворот чувств, бешеный ураган страстей, тихое таинство венчания и спокойная семейная жизнь, размеренная повседневность… до новый вспышки: в мир пришел беззащитный, крошечный человечек, удивленно взирающий по сторонам. Первые слезки, улыбки, бессонные ночи и тревожные дни, первые неуклюжие шаги и «па-па», от которого кружится голова и замирает сердце… А потом появился ангелочек — улыбчивая кудряшка с серьезным взглядом зеленых глаз…

— Прекрати! Прекрати всё это! — я ору изо всех сил, пытаюсь руками найти поводыря, ударить наотмашь, но ловлю лишь пустоту, — зачем, зачем ты мучаешь меня?!

Ничто больше не нарушает кладбищенского покоя, набат умолк, орган никогда не звучал. Лишь ветер нашептывает одному ему известные мантры, да слабеющее эхо вторит чужим словам — «в плену Прошлого, в плену Прошлого»…

* * *

Обида и злость — две сестры. За что мы прикованы к земле, зачем нам руки, которые не в силах поднять наши тела в воздух?

Завуч — женщина неопределенного возраста с простым и честным прозвищем «Грымза», брызжет на меня слюной, из хищной, ощерившейся клыками пасти выползают на свет ядовитые слова-змеи: «хулиган», «двоечник», «позор класса»…

А я хочу взмахнуть крылами, оседлать дикий, непокорный воздух и взмыть неудержимой птицей над школьным двором, чтобы кружиться, стремительно взлетать и подобно ястребу пикировать вниз, пугая смешных, нелепых узников земли. Хочу, чтобы от моего победного клёкота содрогались и лопались стекла по всей округе, чтобы…

Но у меня нет крыльев, только слабые, потеющие от стыда и бессилия руки. Я должен забиться в кокон… оказаться по ту сторону янтаря… Янтарь — отец привез мне его с юга — крошечный, прозрачный «камушек» неправильной формы — но внутри него навсегда поселилось неизвестное насекомое с хрупкими, аккуратными крылышками. Я знал — оно живое, затаившееся, миллионы лет безропотно ждущее окончания бессрочного заточения. Вокруг янтаря сменяются эпохи, тысячелетия пролетают секундами, отступают и вновь возвращаются грозные ледники — лишь пленник камня всегда по ту сторону — неподвластен времени — смеется, издевается над смертью. Мне нужно туда…

Не знаю, почему память явила мне школьную экзекуцию. Унижения стараешься загнать поглубже, положить неугодные воспоминания на самую дальнюю, покрытую паутиной забвения полку… Детский талисман давно сгинул, бесследно затерялся в годах. Только в юные годы возможно прорыдать всю ночь над пропавшим другом, живущем в окаменевшем кусочке смолы. Сейчас — пожимаешь плечами и немедленно забываешь о плененном насекомом… Где ты? Как пройдет для тебя очередной миллион лет? Увидишь ли новых людей или планета, тяжело переболев радиацией, навсегда отринет безумных существ, пораженных жаждой смерти?

«Мы пришли», — Поводырь нарушает таинство тишины и молчания, — «дальше ты сам».

Мне не хочется удивляться и спорить с ним. Деликатность за деликатность.

«Подожди, возьми вот это», — в мою раскрытую ладонь ложится нежданный «подарок». Ощупываю его: «Ножницы?» Наверное стоит высмеять нелепый дар, однако Поводырь серьезен: «Пора перерезать пуповину Прошлого».

Я не слышу, как он уходит, нет ни шагов, ни звуков, даже пепел не взлетает вслед странному путнику…

* * *

Слепоте не скрыть от меня собственного дома. Огромная двадцатиподъездная «змея», уходящая на девять этажей в небо.

Я не один. Самые важные на свете люди уже ждут меня — любимая королева — всегда прекрасная, неугомонный трехлетний принц-«почемучка» и непоседа-принцесса с улыбкой, дарованной самими ангелами…

«Па-па! Папочка!». Этим словам не всколыхнуть застывший, мертвый воздух, не сорвать с тела Земли черный траурный покров, не вдохнуть жизнь в город-призрак, оплакивающий собственную смерть… Эти слова только для меня — для уставшего, отчаявшегося сердца, для невидящих глаз, почти разучившихся плакать, для…

  38