Последние отзывы

  36  

Вспомни о красоте — в голове возникают картины вечного, непрекращающегося движения, калейдоскоп «обычных чудес» — юная сочная зелень весны сменяется зрелым, богатым летом; безумное разноцветье осени превращается в холодное величие безбрежной зимы. Щедрые снегопады истончаются до озорных весенних дождиков, обильно увлажняющих плодородную летную почву, затем вновь приходит черед мрачных, злых ливней, когда уставшая резвиться вода вмерзает в стылую осеннюю землю. И первая, долгожданная снежинка, предвещающая наступление ледяной королевы… Цикл бытия, гармония мира. Изменчивая, многоликая красота затейницы природы. Что я увижу за порогом…

Мне страшно и больно… я не хочу видеть могилу Прошлого под каменным надгробием беспощадного Будущего. Не хочу видеть гибель жизни, не хочу перестать слышать детский смех…

Настоящее не оставляет выбора, оно подталкивает в спину, протягивает мои руки к запертой двери, отворяет тяжелые засовы…

* * *

Ржавые петли визгливо заскрипели, в темный проем хлынул прохладный свежий воздух. Еще несколько шагов вверх по лестнице и бомбоубежище за спиной погрузится в песок времени — Настоящее обернется Прошлым, а Прошлое — былью, странной, красивой сказкой с печальным концом. Я телом ощущаю, как рвусь через пласты времени, чувствую, как скрипят шестерни вселенских часов, перемалывающих секунды и тысячелетия в пыль.

Уже виден отсвет яркого дневного солнца. Глазам, привыкшим к абсолютной, непререкаемой тьме подземелья — мучительно больно — ужасная режущая боль! от которой могут спасти только плотно сомкнутые веки. Дальше придется идти вслепую… Какое безумие… Будущее, спрятавшись за тонкой, почти прозрачной кожей век, вновь исчезает, ускользает от меня, я зависаю в безвременье, на перекрестке трех дорог.

Вокруг тишина… Люблю её — умиротворяющую, ласковую для уха, заботливую для сознания, ищущего отдохновения. Благословенную тишину можно пить, как нектар — и никогда не насытиться, ей можно дышать — полной, свободной грудью; сливаться, исчезать и растворятся без остатка. И чтобы во всем мире — ничего — ни шороха, ни скрипа, ни движения воздуха — только осторожный, ритмичный стук сердца — бум-бум, бум-бум — чтобы понимать — ты жив, это ты наслаждаешься тишиной, а не она тобой… Абсолютное, самое сладостное безмолвие скоротечно, минута — и появляется непрошеный шум в ушах, похрустывают суставы, пульсирует кровь в висках — и магия исчезает…

Однако есть и другая тишина, нет — тишь! Звенящая — как натянутый нерв, тревожная — как мертвый штиль, наполненная ожиданием — как змея перед прыжком. Тишь — квинтэссенция запредельного, подсознательного ужаса — это конвульсия и дрожь, вибрация иррационального, отупляющего страха, проникающего под самую кожу… Она непрошеной гостьей врывается в мозг, свирепой хищницей вгрызается в мысли и чувства и, подобно вампиру, высасывает из них свет и надежду, отравляет сознание отчаянием, парализует волю.

Как трудно сделать шаг. Ты всё понимаешь — пути отрезаны, сгоревшие мосты давно превратились в пепел и нужно сделать единственно возможное — на ощупь, вслепую пробиваться вперед… Однако мышцы отказываются повиноваться, ноги налиты свинцом. Успокоиться, восстановить дыхание, остановить обезумевшие, сорвавшиеся с цепи мысли и… переставить одну ногу. Я больше не чувствую твердой поверхности, по колено погружаюсь во что-то теплое, пышущее жаром. Только не смотреть, только не смотреть! Чуть приоткрывшиеся глаза — обнажившиеся из-под век всего на миг, на один предательский миг, мгновенно получают световой удар. Выжигающий, испепеляющий луч. Боль дикой вспышкой отправляет сознание в небытие… я падаю, падаю, падаю и не могу достичь дна этой боли…

* * *

Нечем дышать, повсюду — в носу, ушах, во рту — пепел. Боль здесь, всегда со мной, но удушье берет верх — заставляю безвольное, пораженное мучительной судорогой тело подняться. Голова, глаза налиты кровью, вены пульсируют с невозможной частотой, а сердце, готовое вырваться из груди, заходится в иступленной, самоуничтожающей истерике.

Слепец в царстве теней…

Вокруг беснуется осиротевший ветер. Он разговаривает со мной на все голоса, он кричит и молит, вздыхает и плачет, он спрашивает об исчезнувшей подружке-листве, которая так весело шелестела в его объятиях. Ему может ответить только вездесущий пепел, но он молчит — всегда молчит. Лишь взлетает и кружит в ритуальном танце смерти — сумасшедший шаман, оплакивающий сгинувшие в ядерном пожарище деревья, опустевшие дома, выжженный изнутри город. Я танцую вместе с ним, но мне не нужны движения — гибельный ритм внутри моего сердца.

  36