Последние отзывы

  49  

– Хорошо… Ладно… Значит… мы тоже можем?..

– Говорить?

– Да.

– А кто сказал, что не можем? В моей инструкции речь шла лишь о том, что ты не должна приближаться более чем на двадцать шагов.

– Почему?

– То, что я делаю со временем, вам пока недоступно. А ты вообще – отдельная история. Я могу блокировать, точнее – консервировать время Владимира Максимовича. Но твоё – нет. Мы – порождение друг друга. Подобие разности. Линейная константа нелинейной функции. Но… разве «трудно быть Богом», сестрёнка?

– Скажи мне только одно. Тогда… когда шар вернул мне утраченное время, это было… была смерть? Я действительно умерла тогда?

– А ты разве не знаешь?

– Я просто хотела…

– Человеческий мозг – фарисей из фарисеев! Дуализм – его конёк! Но этот конёк примитивен и прост, как деревянная лошадка под хохлому в «Детском мире»… И лошадка говорит тебе: если ты боишься услышать в ответ «да», то – нет.

– А если…

– Уверена, что ты не боишься? Уверена, что готова умереть за знание?

– Да.

– Это по́шло… – Она с лукавой усмешкой наклоняет голову и смотрит на меня исподлобья. – За знание нужно жить, а не умирать!.. И это утверждение не менее по́шло! Глупый розыгрыш с моей стороны, прости. Но теперь я скажу тебе «да». Ты отправилась туда, что принято называть «последним путешествием». Они отчасти были правы – те дураки, что выдумали это определение. Но лишь отчасти. Это действительно путешествие. Только не «последнее». И не первое. Путешествия бывают только разными! Уж кто-кто, а мы-то с тобой знаем в этом толк. Не ко всякому путешествию можно быть готовым, но до́лжно быть в готовности… Это ведь не совсем одно и то же, правда? За мной лишь бо́льший опыт формулировок – «сын ошибок трудных» – но ты знаешь. Знаешь напрямую, что есть только дела. И смерть – лишь одно из них. Невелика важность отправиться в путешествие. Велика – готовность отправляться в них вновь и вновь! А правила? Что ж с того! Они есть везде и всегда. Старые, добрые, уместные и своевременные – да простит меня мать-природа за невольную тавтологию – правила! Не лезть на скалы в шлёпанцах и купальнике, согласна? Удивляясь непостижимым вещам, принимать их как должное – это ведь так естественно, правда? Не впадать в отчаяние с первого по третий день, understand? Ах да! Ещё не сжимать колени со страха так, что некоторые могут задохнуться прямо на лету, верно? – Она толкает локтём жёсткое крыло огромной птицы. Та в ответ коротко клекочет. – Я ответила на твой вопрос?

– Так значит, смерти нет?

– А я с кем сейчас так долго разговаривала? – Лика вздёргивает левую бровь.

– Так значит, есть?

– Конечно, есть! Что тут такого! И я есть. И блики времени, и паруса, и вода, что убила тебя, и скала, которой на тебя наплевать, пока лет через тысячу она не сообразит, что это было, и серый дождь в сером пространстве, падающий бесшумным водопадом с кромки горизонта и… даже он есть! – Она снова крепко, но с видимой нежностью пинает локтём птицу.

– А это кто?

– Это мой друг. Настоящий. Настолько, что я и не знала, что такое бывает! Уж сколько я ему нервов потрепала своей тупостью! Вот, приблизительно, как ты мне сейчас.

– А разве бывают такие…

– Такие большие друзья?

– Птицы…

– Ну, знаешь ли, птица птице рознь. Впрочем… А ты как думаешь, бывают?

Я ещё раз недоверчиво кошусь на огромную фигуру. Та, видимо, почувствовав мой взгляд, а скорее, подыгрывая, оборачивается и корчит очень смешную физиономию. Ровно настолько, насколько может себе позволить любая птица, будь она воробей или шестиметровый монстр, – вздёргивает вверх голову, открывает клюв, высовывает длинный острый язык, закатывает глаза и издаёт хрипящее шипение. Лика хохочет.

– А теперь ты должна завопить что есть мочи: «Сгинь! Сгинь, исчадье ада!»

«Исчадье ада» перестаёт гримасничать и отворачивается.

– Так что? Есть или нет?

– Похоже, есть…

– Похоже! – передразнивает она меня. – Похоже, что жила-жила себе пожилая женщина… Да что там говорить – семьдесят семь – прямо скажем, дряхлая старуха. Как паутина в чулане… Как семьдесят семь кувшинок на волжском плёсе. Как семьдесят семь берёз на холме. Как семьдесят семь банок бабушкиного персикового варенья… Так она думала, разглядывая через щели между досками того самого чулана собственные воспоминания. Думала-думала, а потом её осенило. Зачем, как вор, подглядывать за собственной жизнью! Эдак ещё и до титров дело дойдёт! А потом «end» во весь экран… А за стенами чулана свет, копошение, ветер… И тогда старая женщина решила – паутина паутиной, но паучка-то никто не приговорил сидеть тут и подглядывать через щели. А то и не заметишь, как засохнешь. Подумала она так и выкарабкалась из чулана наружу.

  49