Прочитал почти все книги про пиранью, Мазура, рассказы отличные и хотелось бы ещё, я знаю их там... 
очень нудно 
117 
Мгновением после раздался страшный металлический скрежет, и мир разлетелся вдребезги.
Она умирала от холода и голода в каменной пещере, потому что Он не вернулся, а она не умела сохранять огонь и добывать себе пищу.
Она умирала от горя и отчаяния, потому что Он не вернулся из Крестового похода, а она не умела жить без него.
Она умирала от боли и страха, потому что Он ушёл, а она не умела жить без Него.
Она умирала на операционном столе, потому что Он боялся, что она умрёт, а она не умела жить без Его уверенности и смелости…
Она умирала тысячи тысяч раз, зная Его.
Она умерла, и маленькие смешные башмачки стали такими ненужными.
Она умерла в страшном металлическом скрежете жалости к кармическим несоответствиям, так и не узнав Его.
И мир разлетелся вдребезги…Ему незачем стало быть… И Его не было Вечность…
А через мгновение…
……………………………………………………
В начале сотворил Бог небо и землю.
Земля же была безвидна и пуста, и тьма над бездною; и Дух Божий носился над водою.
И сказал Бог:
– Блин! Коза драная, какого ж ты так носишься?! Эй, девочка! С тобой всё в порядке?
«Господи, как же я устал сдыхать! – возопил Женькин внутренний голос. – Ты, как справедливо заметил этот поц в кепке и очках, коза драная, хотя бы не помнишь ничего. А я – твой вселенский код, многоголосье «я», твою мать! Именно я помню холод, голод, горе, отчаянье, боль и страх этих тысячей тысяч раз, и эти нелепые маленькие башмачки, и этот свежий, как бесконечная древность, страшный металлический скрежет, и ожоги от искр сварки, которой твоё мёртвое тело вырезали из этой жестянки! И Его, в очередной раз разнёсшего эту Карусель на куски, чтобы спасти своё Создание. Чтобы спасти Творение. Чтобы взять в свою руку ладошку любимого ребёнка, неотъемлемую частичку себя! Взять и опять отпустить!»
– Прекрати истерику! Я почему-то на сей раз всё отчетливо помню, – сказала Женька престарелому водиле, который вынырнул неожиданно из-за поворота прямо у неё перед носом. – Ты что, совсем ничего не видишь? Я на главной, идиот!
– Так я думал, успею, – развёл руками пожилой дядька. – А ты скорость прибавила, я чуть не обделался, а ты как затормозишь. Я подумать только успел: «Поделом мне». А тут такой грохот раздался. Как будто небоскрёб где-то рядом взорвали, а не две жестянки стукнулись. Я даже на секунду глаза закрыл со страху и как будто вырубился. Выскочил – и ничего. Тютелька в тютельку затормозила. Даже не «поцеловались». Не могу понять, что грохотало-то? А ты вроде как окаменела. Я и заорал с перепугу. Извини за «козу».
– Ладно, вали отсюда быстрее, дед. Мне тут выпить надо и беседу добеседовать. И в следующий раз аккуратнее. Не все «козы» и «тёлки» на крутых тачках вменяемые. И это… Свечку поставь. Хочешь – в церкви, а хочешь – себе в задницу. Главное, когда зажигать будешь, повторяй: «Спасибо! Спасибо! Спасибо!»
«Чайник» не заставил повторять дважды и, усевшись в свои видавшие виды «Жигули», быстро унёсся в вечерние сумерки.
Женька срулила к обочине и, достав бутылку коньяка из сумки, произнесла:
– Ну что, за Свет? Ты, кажется, хотел сказать: «Да будет Свет». И, пока я не напилась окончательно, сделай так, чтобы у тёти Лиды тоже всё было «в Начале», а? Переставь папки, дорогой Папочка, будь любезен. Спасибо.
В общем, самое место для финального кадра с надписью:
«КОНЕЦ».
Но зритель, то есть читатель, останется недоволен и быстренько запишет автора в последователи латиносов или в постнеомодернисты. Между тем автор самый что ни на есть обыкновенный рассказчик и не то чтобы атеист… Скорее последователь Вольтера и поклонник берклианской философии. Так что попросим автора хором заткнуться уже со своими ремарками и завершим нашу небольшую повесть в лучших традициях реализма.
Наталья Ивановна, ныне гражданка Швеции, живёт тихо, мирно и спокойно в сытом пригороде Стокгольма. Её муж – школьный учитель. Она работает в банке переводчиком. После окончания рабочего дня – около четырёх часов пополудни – они садятся в свои машины и едут домой со скоростью не более сорока километров в час. По дороге Наташа забирает из школы красавицу Юлию. Шведский муж готовится к декретному отпуску – Наташка уже на 30-й неделе беременности. Эта идиллия стала возможна благодаря тому, что Наташкин отец Иван подёргал по просьбе Павла Алексеевича все свои многочисленные ниточки в медицинском мире, где его имя, некогда нелюбимое тётей Лидой, имело значительный вес, и ему принесли справку о смерти некоего Николая Малярчука, дай бог последнему долгие годы жизни. История же о девушке Лиде и её молодости, полной половых и эмоциональных перипетий, так никогда и не выплыла наружу, храни Господь от ревматизма крылья того ангела, что пролил на папки с тесёмочками и надписью «Дело №…» свой чёрный горячий, как адовы сковородки, кофе.
117 
