97 
– Может, ну их? А то мы тут от старости умрём, пока они доедут. Страховку так и так получим. Мы в своей стране, как-никак. И раз такое дело, – Женька всегда быстро принимал решения, – я не вижу повода!
– Мои родители – алкоголики, – сказала Анечка и по-старушечьи вздохнула.
Машка с Женькой зашлись в приступе хохота.
– Ну, без трактора нам всё равно отсюда не выбраться, – сказал Женька, отдышавшись. – Коньяк есть, сигарет хватит. Анечка, ты как насчёт попить, пописать или согреться?
Дочь их была на удивление терпеливым и где-то даже по-крестьянски мудрым ребёнком, чем напоминала некровную бабушку Анну, нежели собственных родителей. Что правда, она была куда спокойнее госпожи Романовой.
– Всё нормально, папа. У меня есть тёплая кофта, а пописать можно вон там, под кустиками. Ничего у меня не болит, не тошнит, и у меня нет ни сыпи, ни температуры, – очень серьёзно сказала она. – Правда, когда мы летели, я очень сильно испугалась и даже закрыла от страха глаза. Там были фиолетовые и разные линии, а какой-то старый дядя сказал мне, чтобы я не боялась, и дал мне подержать ручную крысу. А мама как заорёт: «Анна Евгеньевна!», и крыса с перепугу прыгнула дяде в карман халата. Он сказал мне, что надо открыть глаза и ответить маме такими словами: «Не знаю, наверное, опыт подсказывает мне, что всё хорошо», и подмигнул. Я так и ответила. А потом вырвала немножко на сиденье. Но я уже вытерла. В кармашке были салфетки.
Женька подошёл к дочери и поцеловал её в макушку.
– Анечка, что ты выдумываешь?! – возмутилась Машка.
– И ничего я не выдумываю! – надулась та в ответ. – Просто ты уже ничего не слышала, потому что вытаскивала папу из машины, била прямо в него кулаком, как в кино про Джеки Чана, а потом плевалась коньяком. Ещё кричала: «Сдохнешь, убью! Сдохнешь, убью!»
– Утонешь, домой не приходи! – засмеялся Женька. – Стоп! В карман какого халата?
– Обычного халата, папочка. Белого. Я пойду, погуляю тут, посмотрим с моим Подвальным, – она поцеловала плюшевого грызуна в нос, – чем тут можно поживиться.
– Ладно, только далеко не отходи, – машинально произнёс родительскую «мантру» Женька. И тут же оторопело, вдогонку: – Со своим – кем?
– Ну, я там, в закрытых глазах, – Анечка для большей наглядности махнула игрушкой куда-то в сторону, – спросила этого дядю, как зовут его крысу. Он и сказал, что фамилия крысы Подвальный и его не зовут, он сам приходит. – И девочка беззаботно отправилась изучать листики-былинки.
– Ну, конец, – сказала Маша. – Может, отвезём её к врачу всё-таки?
– С жалобами на законченно-осмысленные галлюцинации? Маша, она не могла всё это выдумать по той простой причине, что она всего этого не знала. Про подвал, про крысу… Про «опыт»…
– Может, вертелась под ногами, когда мы что-то говорили?
– Наша дочь никогда не вертится под ногами, и ты это прекрасно знаешь. А если и подслушивает чего, то избирательно. Этот талант у неё от тебя. И текущий круг избирательности известен. – Он сделал паузу. – А если начистоту, то можешь и меня заодно записывать на приём. Потому что я как раз собирался передать тебе привет от Петра Александровича. Он просил.
– Кто просил? – Машка оторопела.
– Ну, говорю же тебе… Мы с ним тут как раз бахнули по коньячку. Не пойму только, как это он успел и рюмочку пропустить, и с Анной Евгеньевной пообщаться?..
– Ну всё! – Манька подскочила. – Пока они там, не знаю где и чем сознание себе расширяли, пока им мультики показывали, я одна тут тупо чуть от ужаса не обделалась, и в моей голове пела пьяным голосом тётя Аня: «Если смерти, то мгновенной, если раны – небольшой».
Из глаз у неё побежали слёзы. Стресс проходил. Она всегда плакала так – тихо, без всхлипов.
– И ни крысы ко мне не приходили, ни коньяка стогосветного не наливали…
– Так у тебя и на этом всегда с собой есть! – Женька засмеялся и обнял жену. – Ну всё-всё, не маши крыльями, а то станет слишком ветрено, а нам ещё трактор поджидать. Кстати, надо ему позвонить – чтобы выдвигался.
– Звони тётке Анне. И они тут все материализуются, ты и «крибле-крабле-бумс» брякнуть не успеешь, – проговорила она, шмыгнув носом. И тут же добавила: – Вечером мне всё расскажешь, ладно?
– О, в тебе проснулся писатель? Так быстро?!
– Да. И называться писанина будет «Все люди, как люди, и только у Ивановых всё через жопу». Я тут о нём беспокоюсь, вытащила его, борова…
– Не борова, а сто килограммов весьма соблазнительного мужского тела. И кстати, вдруг бы у меня всё-таки был перелом позвоночника… – вставил Женька.
97 
