Прочитал почти все книги про пиранью, Мазура, рассказы отличные и хотелось бы ещё, я знаю их там... 
очень нудно 
93 
Все «сказательно» кивнули. Тайна Е. Иванова распирала Светку. Ей хотелось сообщить, ну если не всему миру, то хотя бы коллегам, взахлёб читавшим книги, что на самом деле их написала её подруга. Та, что работала с ними бок о бок. Которую она может добродушно назвать «дурой» или даже послать на хрен, и та не обидится. Потому что они давно дружат. Действительно дружат, а не делают вид. При этом Светлана Анатольевна была не из тех, у кого «в жопе вода не держится», тщательно хранила от Жени то, что произошло в операционной в момент извлечения из Маши её дочери. Но это же совсем другое, да? И Светку распирала гордость за подругу. Она снова пустилась в воспоминания:
– Я помню, как Машка мрачнее тучи припёрлась ко мне с литровой бутылкой водки и принялась её лакать, потрясая какой-то газетёнкой. В ней известный в узких кругах тамбовской интеллигенции критик Пупкин обвинял её в излишнем физиологизме, грубости и предрекал кануть в Лету, где самое место «блядям-однодневкам, насравшим на алтарь Литературы». И лишь светлый образ аскета-интеллектуала, филолога, вынужденного читать такое унылое говно по долгу службы, навсегда останется в сердцах целевой аудитории издания, покупаемого ради телепрограммы и рекламных объявлений.
– Ой, кто меня тогда только не костерил из-за этой книги. Ну не меня, а некоего Е. Иванова. Кто-то писал, что Е. Иванов – извращенец, получающий удовольствие при виде «рожающих самок». Другие, наоборот, Е. Иванов, мол, жёноненавистник и отрицает материнство. Да и вообще, язык его убог, слог коряв, тема широкой читательской аудитории неинтересна, да и описания недостоверны.
Тут все весело заржали.
– Зря смеётесь, глянцевая журналисточка чуть выше средней руки, в смысле узнаваемости её фамилии, даже уколола меня своим штампованным, «овеянным мифами и легендами», пером в колонке «Разочарование месяца». Написала, мол, пробежала я этого вашего Иванова наискосок, а большего он и не заслуживает, и осуждаю. Я два раза рожала и знаю, что в родильных домах всё не так! Я очень переживала. Утро начинала со стакана. Взяла на фирме отпуск, потому что заводилась с полоборота из-за любой ерунды. Костерили в хвост и в гриву никому неизвестного начинающего автора так, что только гай шумел. И заметьте, совершенно бесплатно! Я чуть не свихнулась, решив, что никогда больше не прикоснусь к клавиатуре. Нечего такой бездари, как я, монитор почём зря коптить! Идите-идите, продавайте свои аппараты ИВЛ[141] в особо крупных масштабах, Мария Сергеевна. Демпингуйте тендеры муляжами непосредственно от производителя. А в словотворчество вам путь заказан! И каков же результат? В течение двух месяцев весь первоначальный, немалый, кстати, тираж был продан. И допечатан с коэффициентом два. И вы мне хотите сказать, что в этом лучшем из миров всё не через задницу?
– Маша, ты отлично пишешь, не выдумывай! Когда первая твоя книга только вышла, я как-то в вагоне метро видела её в руках сразу у двоих пассажиров. А это очень знаково, – сказала Люда.
– Да я не об этом. С самооценкой у меня всё нормально, а то вы меня первый год знаете. Хотя «маститые» образованные журналисты и литературоведы, было дело, на полстакана пошатнули мою веру в себя. Но врачи мою книгу расхватывали, как горячие пирожки, что уже само по себе служит признанием, как минимум достоверности. Я о том, что: а) сколько же в людях дерьма, которым они готовы совершенно бескорыстно делиться с ближним, б) этот поток «говнометания» оказал обратный эффект – если кто раньше и знать не знал об «ужасающе бездарном» Евгении Иванове, то теперь, заходя в книжный, невольно тянул руку к его «книжонке». Пару страниц пробегали глазами, и «отвратительный пасквиль, полный площадных выражений, отрицающий женственность, неприглядно обнажающий святая святых» отправлялся на кассу. «Он когда-то работал врачом?!! – вопили в Интернете. – Не может быть! Он слишком жесток даже для врача!!!» И так далее. Одни хают так, что срочно душ принять хочется. Другие – нахваливают чрезмерно. Солёным огурцом срочно хочется сладкое закусить и превентивно оклизмиться, чтобы кое-где не слиплось. Сижу вся в тоске на тётки Аниной веранде, жру горькую в одну харю. Мама Лена вокруг меня носится с томиком, как положено, и декламирует старика Вольтера с целью успокоения, разумеется: «У Гордона были…» бла-бла-бла, как там, Жень?
– У Гордона были кое-какие критические сочинения, периодические брошюры, в которых люди, неспособные произвести что-либо своё, поносят чужие произведения, в которых всякие Визе хулят Рассинов, а Фэди – Фенелонов. Простодушный бегло прочитал их. «Они подобны тем мошкам, – сказал он, что откладывают яйца в заднем проходе самых резвых скакунов; однако кони не становятся от этого менее резвы».[142]
93 
