Прочитал почти все книги про пиранью, Мазура, рассказы отличные и хотелось бы ещё, я знаю их там... 
очень нудно 
16 
– Седьмая группа, первый лечебный! А ты?
– И я седьмая, первый, – неожиданно для самой себя пискнула разулыбавшаяся было Полина, но тут же максимально возможно нахмурилась.
– Тогда пошли! Я тебя со всеми познакомлю. Мы с пацанами на подготовительном отделении вместе были. Так что уже, считай, родственники. А ты, по всей вероятности, та самая единственная таинственная Романова? – он прищурился, продолжая улыбаться. – Ну, ты нас не подвела. А то мы уже волновались – одна девушка в группе всё-таки. Могла оказаться и… в общем, партия нас бережёт!
«Издевается!» – пронеслось у Полины в голове. Никто, не считая мокрогубого танцора, не говорил Полине, что она красива. «Ну, друзья брата не в счёт – они – чтобы его не обидеть. Папины приятели – тоже. Мама всегда мне говорила, что у меня длинный нос и нестандартная фигура. Ни фига не Таис Афинская. Скорее древнегреческий мальчишка-подросток для запрещённых карательной психиатрией утех. Одноклассники тоже не считаются – они слишком давно меня знают, привыкли и к длинному носу, и к широким плечам, и к отсутствующему заду. И, если вспомнить, то всегда более тяготели к широкозадой, узкоплечей Таньке с сиськами, а вовсе не ко мне – совсем без этих самых сисек!.. Постой. А чего это он такой… бронеподросток? Вон мои одногодки в фойе сбились – боятся и бравируют. А-а-а, ну да. Подготовительное отделение. Туда вроде только после армии. Значит, господа старше меня как минимум года на четыре. Боже, какие старпёры!»
Да-да. Если вы вспомните себя, то в те чудесные годы, когда вам было семнадцать, все, кто был старше хотя бы на год, казались древними стариками, и вы были уверены, что жизнь после двадцати пяти смысла не имеет. Тридцатилетние считались престарелыми, а сорокалетние – живыми мумиями.
«Зачем уже куда-то идти учиться в двадцать один год? Это же… Плюс шесть. Двадцать семь лет будет, когда закончишь. Ужас! Жизнь прожита, а ты только институт закончил», – быстренько додумала Полина.
– Ну идём! – парень подошёл к ней и взял за руку. – Солдат ребёнка не обидит.
Полина рефлекторно вырвалась. Прикосновения к мужчинам на публике всё ещё были табуированы в её сознании.
– Ладно. Извини. Был не прав. Фамильярничать негоже, – он выпустил её ладошку. – Меня зовут Станислав.
– Полина, – опять проблеяла препротивным сопрано наша героиня и густо-густо покраснела. Рука у Станислава была тёплая и сухая.
«Зря я так. Подумают ещё, что смольная институтка, пороху не нюхавшая!»
– Пошли! – она спланировала на октаву ниже и добавила в голос насыщенности. Решительно взяла его под руку и потянула по великолепной лестнице вверх, в первую аудиторию, где мальчишек и девчонок от семнадцати и старше торжественно посвящали в студенты медицинского вуза.
Ах, эта первая аудитория одесского медина! И аудитория одесской анатомки. Ах, эта магия амфитеатров! Эта арена под куполом, храм-цирк и чудеса акустики. Если и стоит поступать в высшее учебное заведение, то только в такое, достаточно старое, где ещё чувствуешь себя сопричастным таинству… А что за таинство в современных зданиях, построенных стройбатом по универсально неликвидным проектам госпиталей для дружественных африканских республик? С их квадратно-гнездовыми, свистящими морозом изо всех углов классами, корпусной мебелишкой, задрипанными конференц-зальчиками и коридорами, больше похожими на тоннели для скрытой передислокации бронетехники… Простите автору минутку ностальгического высокомерия.
Что касается Полины, то, попав сюда впервые в девятом классе на первую лекцию «Юного медика», она подумала, что не так уж и плохо, если что, учиться именно здесь. Влияние архитектуры и интерьеров на неокрепшие умы всё ещё недооценено и является куда более мощным и эффективным воздействием на личность, чем все психологи, вместе взятые, так называемое нейро-лингвистическое программирование и бог знает ещё какая ерунда. Храмы, театры, аудитории… Запах ладана, акустика, скрип мела по огромной пепельно-чёрной доске. Священнослужение, лицедейство, академичность… И никаких комнатушек, флипчартов и текстов от «тренеров», похожих по содержанию и консистенции на переваренную капусту!
Взрослые мужчины, слипшись со своими белыми рубашками, несут что-то о предназначении. Тётки в оплывших морковно-голубых, подчёркнутых густо-чёрным макияжах обмахиваются папочками. Смотреть на это сверху вниз забавно. Ещё интереснее исподтишка озирать свежеиспечённых первокурсников. Кто-то там, пониже, подобострастно внимает ораторам, а тощенький рыжий паренёк в очках даже что-то конспектирует в тетрадочку.
16 
