Последние отзывы

  24  

Меня часто спрашивают: «Каким Николай Иванович был в семье? Как он воспитывал своих детей?» В связи с этим мне вспоминаются слова отца: «Чтобы воспитывать других, надо, прежде всего, воспитать себя». Очевидно, в семейной жизни он руководствовался именно таким принципом. Я не помню, чтобы он когда-либо отчитывал меня, повышал голос или нравоучительно наставлял. Отец был всегда сдержан, всегда говорил со мной серьезно. Однажды в дружеском разговоре он объяснил мне, что курить очень вредно. Я спросил его: «А почему же ты сам куришь?» Он ответил: «Потому что мне никто в детстве не рассказал о вреде курения». Его ответ меня вполне удовлетворил, и я никогда не курил.

1941 год. Началась Отечественная война. Сначала нам казалось, что она где-то далеко и нашей семьи не коснется. Однако вскоре в городе появились беженцы и слухи самые невероятные. Наша мама, Александра Ивановна, работала воспитательницей в детском доме. Детдомовцев спешно собрали и вывезли за 40 километров от Рославля в деревню Коски. В городе оставаться было опасно: вокзал начали бомбить, в небе летала немецкая «рама».

Отец и мы, дети, должны были добираться вослед детдому самостоятельно. Николай Иванович повез младших, Лену и Лешу, на велосипеде, а я пошел по дороге пешком. Договорились, что после того, как отец доставит в Коски сестру и брата, он встретит меня. Помню, как я собрал этюдник, грунтованные картонки, краски, кисти и пошел по Минскому шоссе в сторону Косок. По пути мне часто попадались повозки с беженцами, реже — машины. Вдоль обочины дороги кое-где кучками сидели военные. Запомнились их слова: «Минск разбит». Шел я очень долго и, наконец, увидел папу, который торопливо ехал на велосипеде мне навстречу. Увидев у меня в руках этюдник, он бросил его в кусты, сказав: «Сейчас не до этюдов!»

В Косках мы жили дней десять. Река Остер, лес — ели, сосны… Красиво! Ловили окуней; клев был хороший. В окружающем нас лесу стояли воинские части, и углубляться в него запрещалось. Однажды в Коски пришли автобусы, нас посадили в них и повезли назад в Рославль — на вокзал. Там нас ждал эшелон, на котором мы должны были эвакуироваться в Центральную Россию. Сейчас, вспоминая те страшные дни и сравнивая ее с современной жизнью, невольно удивляешься, что в военной суматохе среди людей оставалась какая-то организованность, что кто-то помнил о детском доме, кто-то отвечал за его спасение.

В Рославле я отпросился у родителей, чтобы дойти до нашего дома. Я ничего не взял в нем из своих вещей, а только написал на стене мелом: «Прощай, дом!» Позднее мы узнали, что во время оккупации города в нашем доме жил какой-то немецкий офицер, который при отступлении гитлеровской армии его поджег.

Эшелон с беженцами отходил со станции Рославль вечером. Когда он готовился к отправлению, над вокзалом вспыхнула световая бомба, спускающаяся на парашюте. От нее стало светло как днем, и мы увидели немецкий самолет-разведчик. Вскоре наш поезд тронулся, а через несколько часов немцы разбомбили до основания сам вокзал и все поезда, но об этом мы узнали намного позже…

В пути я начал вести дневник, потом бросил, о чем сейчас жалею — перед глазами проходила живая история страны, подробности которой навсегда стерлись из моей памяти. Ехали мы долго, поезд часто останавливался. Дорогой ели хлеб; на станциях бегали за кипятком. Наконец наш эшелон прибыл на станцию Кирсанов Тамбовской области, где нас встретили подводы. Детей посадили на них и к вечеру привезли в деревню Вельможка. Нам, привыкшим в пути к хмурым и озабоченным лицам беженцев, бросилось в глаза, что по деревенской улице гуляло много молодежи, звучали задорные частушки под гармошку и веселый смех. Подводы подъехали к флигелю бывшего барского дома (сам дом, как говорят, сгорел во время гражданской войны). Всех детей расположили на ночь в помещениях, а меня и еще одного сына работницы детского дома положили спать на улице в сене. Так началась наша жизнь в Тамбовском крае.

Место, куда нас забросила война, можно было без всякого преувеличения назвать курортным. Флигель, в котором расположился детдом, стоял над обрывистым речным берегом. Внизу, извиваясь, протекала Ворона. Вдоль ее берегов рос густой лес. Любопытно, что каждый изгиб реки имел свое название — и довольно меткое: «каменник», «прямица», «синий пенек» и т. д. Места там были заповедные. Особенно хороша река. Вечером и рано утром голавли хлопали по воде хвостами, высоко выскакивая из воды и делая «свечку». Рыбалка была замечательной.

  24