Прочитал почти все книги про пиранью, Мазура, рассказы отличные и хотелось бы ещё, я знаю их там... 
очень нудно 
105 
— К Лубянке, куда.
Подорогин обождал, пока за Клушей захлопнется дверь, и нетвердо, словно к обрыву, направился к лестнице.
«Лубянская» площадь, обстроенная невысокими разномастными домами, была не больше футбольного поля. Посреди скверно освещенного и кое-как заасфальтированного двора расположился круглый плешивый газон, в центре газона — памятник, от которого сохранились только бронзовые офицерские сапоги с выпиравшими из голенищ ржавыми штырями. Каменная лестница завершалась небольшой, заляпанной глиной площадкой и столбом с моргающей метрополитеновской монограммой. У столба топтался молодой лотошник. На парапете подземного перехода были аккуратно разложены пачки сигарет, компакт-диски и ветхие книги.
Подорогин взял пачку «Мальборо», жадно выкурил полсигареты и спросил у парня первое подвернувшееся на язык: как короче пройти к Большому. Лотошник нехотя кивнул куда-то вдоль улицы.
Миновав площадь, Подорогин вошел в темный переулок, мощенный досками. На жестяной табличке двухэтажного углового дома по правую руку значилось: «Малый Черкасский пер., дом № 1». На доме слева никаких табличек не оказалось, но из распахнутых окон обоих этажей слышалась музыка пополам со звоном столовых приборов. Сквозь стеклянные двери парадного входа в накуренном вестибюле можно было видеть недвижную фигуру швейцара и бурлившую, то и дело срывавшуюся в хохот пьяную компанию военных. Подорогин прошел по доскам еще пару кварталов, после чего был вынужден остановится, опереться на фонарь и закрыть глаза. Ему привиделось, что здания по обеим сторонам улицы начинают с ускорением двигаться мимо него. Поморгав, он понял, что это все та же проклятая иллюзия отстранения, только какая-то деятельная, своенравная: окружающее теперь не просто держалось от него на расстоянии, но, подобно трусливому животному, опасно м непредсказуемо шарахалось.
В деревянном ресторане «Прапоръ» («Никольская улица, дом № 8/1») он заказал телячьих котлет на пару, черной икры и большой графин водки. Официант, увидев, как он подкуривает сигарету, зачем-то предложил кальян. Подорогин отмахнулся. Низкий полупустой зал освещался неяркими торшерами лишь у тех столиков, что были заняты. На застеленных медвежьими шкурами подмостках надсадно дребезжал балалаечник в косоворотке и лаптях. Дожидаясь заказа, Подорогин вслепую перебрасывал негнущиеся картонные листы меню, поддергивал под собой стул и время от времени снова зажмуривался. Ему казалось, что если он будет сидеть неподвижно и смотреть в одну точку, то либо все рухнет вокруг него, либо он сам упадет замертво. Первую стопку водки он поэтому выпил залпом, не закусывая. Затем — почувствовав быстрое облегчение и столь же внезапную, тяжелую злость — сразу вторую, но под изрядную порцию икры. «Престолопреемник должен быть в курсе, — вспомнил он, наливая третий стакан. — Будем…» Котлетный фарш был смешан с гречневой кашей. На оконных стеклах играло зарево не то пожара, не то световой рекламы. Сквозь балалаечный трезвон из соседнего зала пробивался плач ребенка. Когда водки в графине было наполовину, оказалось, что за столом Подорогин находится не один. Справа от него, ковыряя ногтем этикетку початой бутылки шампанского, с пресной улыбкой на ярко накрашенном лице сидела дебелая полуголая девица в кокошнике. От девицы почему-то пахло нагретым парафином.
— Привет, — опешил Подорогин, которому в это мгновенье представилось, что он не столько видит девицу, сколько думает о ней.
Не веря глазам, он осторожно дотронулся пальцем до липкого плеча у расплывшейся оспины. Девица зябко повела плечом и хихикнула, наклонив голову так, что кокошник ударился о горлышко бутылки.
С тревогой, как дурной сон, припоминая масляную рожу официанта, что-то разъяснявшего про консумацию, Подорогин почесал бровь.
— Тебя как звать-то?
— Да вы уж спрашивали. Регина.
— Местная?
— Из Кинешмы.
— А здесь — какими судьбами?
— Где — здесь? — переспросила настороженно девица.
— Ну… — Подорогин покачал полной стопкой. — Вообще.
— В Москве, что ли? — нахмурилась Регина и тронула себя за громадную серьгу в форме снежинки.
Подорогин, засмотревшись на серьгу, промолчал.
— А спроса на прекрасное тут больше, — сказала Регина с вызовом.
— Ну, и как тебе Москва?
— Нравится, конечно. Архитектура, то, сё… — Поморщившись, Регина, глотнула шампанского. — Мавзолей, — зачем-то добавила она.
105 
