Последние отзывы

  102  

— Ну, так бы сразу и сказали, — выдохнул Подорогин. — Не депо, а потемкинская деревня.

— Не то и не другое, Василич. Вот зря ты, ей-богу.

— А что?

— Сейчас, когда депо начинает перестраиваться с обычных форвардов на тэ пэ, кое-какие порядочные наработки имеются.

— Какие, например?

— Например, — ощерился с зевком Харитон Савелич, — планирование президентства. Единственно допустимое будущее в наших палестинах. С одной небольшой увязочкой, правда.

— С какой?

— С отсутствием конца света в тех же расчетах. Хороший баян, да? Одна клавиша работает, да и та на своих условиях.

— И это все зачем тогда? — подала вдруг голос Клуша.

— Что? — спросил Подорогин.

— Ну, все… — Клуша обвела сонными глазами комнату, кивнула на окно. — Огород городить-то?

— Чтобы добыть грамм золота, — сказал Харитон Савелич, — нужно перелопатить тонну руды. Как думаешь — по силам это одному?

Подорогин пожал плечами:

— Нет.

— Нет. И слава богу. Потому что, если б золото можно было добывать, как глину, человечество имело бы сейчас другую экономику. Если б, конечно, имело вообще. То же и с вечностью. Если бы точки перешейка можно было высматривать невооруженным глазом, человека пришлось бы отселять куда повыше, а на его место ставить кого попроще, не такого глазастого.

— Вымерли бы, значит, — заключил Подорогин, — как динозавры.

— При чем тут динозавры?

— Ну — переселились бы. Как они.

— Василич, попал пальцем в небо. Ей-богу.

— Почему?

— Потому что с гадами этими, куклами истории, история вообще особая.

— Какая еще история?

— А та история, что имеется официальное мнение, что физически они пребывали всегда в том виде, в каком их и откопали.

— Ходячими скелетами, что ли?

— Не ходячими — зачем? Лежачими. В том-то и дело… Это — ну, как декорация сада. В театре бывал? На сад похоже, а не сад. Даже и не пахнет садом. Липа, короче говоря. Кукла.

Подорогин, разминая спину, сцепил на затылке руки.

— Чепуха какая-то.

— С точки зрения истории — чепуха, — перевел дух Харитон Савелич. — Историку, как полному инвалиду по зрению, проще угадывать динозавра в окаменелой кости, чем видеть саму кость. И про тебя этот инвалид знает одно: что ты уже либо состоявшийся, либо потенциальный труп. Ходячий, как ты сам говоришь, скелет. И вот тебе, между прочим, твой личный костюмчик на исторической сцене. И так еще бы ладно — ходячий скелет, — а что, скажи на милость, если через двести миллионов лет эти скоты реконструируют по твоим костям динозавра?

— Да ради бога, — вздохнул Подорогин. — Через двести миллионов лет — что угодно. Хоть таракана.

Привстав, Харитон Савелич неожиданно протянул ему руку. Подорогин, замешкавшись, подал свою. Они обменялись рукопожатиями.

— Теперь, — водитель придвинул к себе стопку папок, — что касаемо дочкиной самодеятельности… Депо интересуют не все тэпэ, а только по-настоящему массивные. Способов их опознавания куча, но один из главных признаков я тебе назову: наложение прорицания и провокации.

Подорогин, зевнув, подпер голову кулаком.

— Они… — Харитон Савелич достал копию-схему рисунка «лендровера», постучал пальцем по прямоугольнику, очерченному вокруг линии разрыва под джипом, и придавил листок кулаком. — Они, конечно, понятия не имели, что тебе что-то грозит. Но в то же время что-то руководило ими, вело — и когда они рисовали, и когда дрались из-за нарисованного.

— Да где тут провокация? — устало спросил Подорогин.

Харитон Савелич повозил листком по столу.

— Тебе это вправду интересно?

Подорогин молча поглядел на рисунок. Скомкав ксерокопию, Харитон Савелич бросил ее за диван, куда прежде закинул крышку от бутылки.

— Провокация тут в том, что дочкино творчество послужило руководством к действию для твоей бывшей. И даже больше скажу — наглядным пособием для всех.

— Для кого — для всех?

— Сначала для твоей бывшей, потом для расписного с пасечником, а потом и для депо. — Харитон Савелич задумчиво помолчал. — И вот теперь скажи — ты этого хотел?

— Чего? — оторопел Подорогин.

Харитон Савелич отвернулся с сокрушенным видом к окну.

Подорогин взглянул на свои неисправные часы и заправил их поглубже в рукав. Клуша спала, отвалившись на стуле, со сложенными на груди руками и запрокинутой головой. Ее приоткрытый, влажно поблескивающий рот почему-то напомнил Подорогину шелковую глазницу чучела.

  102