Когда я впервые увидел себя в зеркале, то засмеялся: я не поверил, что это я. Теперь, глядя на свое отражение, я тоже смеюсь, потому что знаю: это я. В таком чудовищном уродстве есть что-то забавное.

Кличка моя пристала ко мне давным-давно. Мне было, наверно, лет шесть, когда какой-то мальчишка во дворе крикнул: «Квазимодо!» И все дети, захлебываясь от восторга, подхватили хором: «Квазимодо! Квазимодо!»

А ведь никто из них и слыхом не слыхал о Викторе Гюго. Но имя Квазимодо подходило мне как нельзя лучше: достаточно было услышать его, и все становилось ясно.

С тех пор иначе меня не называли.

По-моему, никому не следовало бы рассуждать о красоте, кроме уродов. Безобразнее себя я в жизни никого не встречал, так что считаю, что я как раз имею такое право. Оно дорогого стоит: за это я даже готов смириться со своей судьбой.

Кроме того, уродством можно даже наслаждаться. Например, кто еще получает такое удовольствие, просто идя по улице: я всматриваюсь в лица прохожих, с нетерпением ожидая того чудесного момента, когда я попаду в их поле зрения, – я просто обожаю, как они на меня реагируют, как один пугается, другой брезгливо кривится, обожаю, когда кто-то прячет глаза, а кто-то по-детски завороженно смотрит на меня, не в силах оторваться.

Меня так и подмывает крикнуть им всем: «А ведь это только лицо! Посмотрели бы на все остальное, с вами еще не то было бы!»

Что-то все-таки не продумано насчет красоты: все в один голос твердят, что внешность не имеет значения, что главное – душа и все такое прочее. Почему же тогда смазливых звезд как превозносили, так и превозносят, а образин вроде меня как не хотели знать, так и не хотят?

В общем, врут люди. Интересно только, понимают они это или нет? Вот что меня бесит: возможно, они врут, сами того не сознавая.

Мне хочется крикнуть им в лицо: «Играйте в чистую духовность, если вам это улыбается! Говорите сколько хотите, что вы не судите людей по внешности, если вам так больше нравится! Но себе-то мозги не пудрите!»

Мое лицо напоминает ухо. Оно вогнутое, с нелепыми хрящеватыми выпуклостями, наиболее удачные обрезки которых располагаются примерно там, где должны быть нос или надбровные дуги, но большей частью ни на какой известный лицевой рельеф они даже отдаленно не похожи.

Вместо глаз у меня две заплывшие щелочки, вдобавок они постоянно гноятся. Белки глазных яблок налиты кровью, как у злодеев в маоистской литературе. Сероватые зрачки плавают в них, словно дохлые рыбы.

Шевелюра у меня вроде половика из акрилового волокна, знаете, из тех, что даже постиранные выглядят грязными. Я бы брился наголо, да вот беда: кожа на голове покрыта коркой экземы.

Когда во мне еще оставалась жалость к окружающим, я подумывал отпустить бороду и усы, но отказался от этой мысли, потому что они все равно скрыли бы далеко не все необходимое: на самом деле, чтобы мало-мальски сносно выглядеть, мне бы понадобилась растительность еще и на лбу и на носу.

Что до выражения лица, если оно у меня вообще есть, отсылаю вас к Гюго, сказавшему о горбуне из собора Парижской Богоматери: «Гримаса была его лицом».

Зовут меня Эпифан Отос – Отос, как марка лифтов, к которым я не имею никакого отношения. Я родился в праздник волхвов, и мои родители никак не могли выбрать между Гаспаром, Мельхиором и Балтазаром. Они остановились на моем имени, сочтя его совокупностью всех трех.

Теперь, когда я стал взрослым, люди приличия ради проявляют ко мне уважение. На здоровье, но представляете, чего им стоит обращаться ко мне по имени: Эпифан?

Я худ, что вообще-то для мужчины красиво, но моя худоба отвратительна.

Христос на кресте неплохо смотрится со своим впалым животом и выступающими ребрами. Большинство тощих мужчин похожи на велосипед, а это очень мило.

Я же напоминаю скорее спущенную шину. У меня, как у собак породы шарпей, кожи в избытке. Мой хилый костяк и скудная плоть занимают совсем мало места внутри этого просторного облачения, и оно, разумеется, провисает.

Я пытался носить облегающую одежду, чтобы она выполняла ту функцию, с которой не справляется мой эпидермис. Получилось ужасно. Дряблая оболочка лежала складками, и я выглядел чахлым и жирным одновременно.

Так что теперь я ношу широкую одежду и смахиваю на скелет, но это хоть не противно. Доброжелатели пытаются давать мне советы:

– Вы бы питались получше.

– Зачем? Вы хотите, чтобы моего уродства стало еще больше?

  1