читайте - не пожалеете 
24 
– Вы хотите убедить меня, что ненавидите их априори, без причины? Этого не может быть.
– Назовите мне что-нибудь из еды, что вы не любите.
– Вообще-то ската, но…
– Чем же вас обидел бедный скат?
– Скат меня ничем не обидел, он просто невкусный.
– Ну вот, наконец-то мы друг друга поняли. Женщины меня тоже ничем не обидели, просто я их терпеть не могу.
– Все же, господин Тах, это нельзя сравнивать. Что бы вы сказали, вздумай я сравнить вас с телячьим языком?
– Я был бы польщен: это объедение.
– А если серьезно?
– Я всегда серьезен. И это весьма прискорбно для вас, молодой человек, потому что, не будь я так серьезен, может быть, и не заметил бы, что наша беседа не в меру затянулась и что вы не заслуживаете такой щедрости с моей стороны.
– Почему же я ее не заслуживаю?
– Вы неблагодарная скотина и к тому же кривите душой.
– Я кривлю душой? Я? А вы сами?
– Наглец! Я всегда знал, что моя честность меня погубит. Мало того, что ее не замечают, так еще и выворачивают наизнанку – конечно, вы же в этом деле корифей, – и приписывают мне криводушие. К чему были все мои жертвы? Порой я думаю, если бы можно было начать жизнь сызнова, я поставил бы на карту криводушия, чтобы пожить наконец в комфорте и почете. Но вот смотрю я на вас и думаю: до чего же противно, и радуюсь, что не стал таким, как вы, хоть этим и обрек себя на одиночество. Лучше быть одному, чем купаться с вами в грязи. Жизнь у меня поганая, но я не променял бы ее на вашу. А теперь ступайте: я закончил тираду, проявите же чувство мизансцены, сумейте уйти вовремя.
В кафе напротив после рассказа журналиста споры вспыхнули с новой силой.
– Позволяет ли нам профессиональная этика продолжать интервью в сложившейся ситуации?
– Надо быть лицемерами, чтобы говорить об этике в нашей профессии, сказал бы Тах.
– Сказал бы, как пить дать, но он все-таки не папа римский. Он поливает нас грязью, а мы утирайся?
– Беда в том, что он где-то прав.
– Ну вот, готово дело, и вы купились на его фокусы. Нет, мне очень жаль, но я потерял к нему уважение. Для него нет ничего святого.
– Правильно он говорил: неблагодарная ты скотина. Он дал тебе в руки такую конфетку, а ты вместо «спасибо» его, видите ли, презираешь.
– Нет, ты что, не слышал, каких гадостей он мне наговорил?
– Слышал, а как же. В принципе можно понять, почему ты бесишься.
– Скорей бы подошла твоя очередь. Вот тогда посмеемся.
– Это точно, скорей бы подошла моя очередь.
– А как он отзывается о женщинах, вы слышали?
– Вообще-то доля правды в его словах есть.
– Как вам не стыдно? Слава богу, среди нас нет ни одной женщины. Кстати, кто идет завтра?
– Темная лошадка. Даже не зашел сюда познакомиться.
– А на кого он работает?
– Никто не знает.
– Не забудь, что Гравелен просит у всех копии записей. Надо его уважить.
– Святой человек. Сколько лет он работает у Таха? Наверно, и ему иной раз круто приходится.
– Да, но работать у гения – это, должно быть, нечто.
– Как же, на гения все спишется!
– А зачем, собственно, Гравелену слушать записи?
– Хочет лучше узнать своего мучителя. Я его понимаю.
– Интересно, как ему удается выносить пузана?
– Не смей так называть Таха! Ты забыл, кто он такой?
– Для меня Таха больше не существует. Отныне он пузан, и только. Встречаться с писателями – последнее дело.
* * *
– Кто вы? Какого черта вы здесь делаете?
– Сегодня восемнадцатое января, господин Тах, мне было назначено на этот день.
– Разве ваши коллеги не сказали вам, что…
– Я не встречалась с этими людьми, я не имею с ними ничего общего.
– Это говорит в вашу пользу. Но вас должны были предупредить.
– Ваш секретарь, господин Гравелен, дал мне вчера прослушать записи. Так что я в курсе.
– Вы знаете мое мнение о вас и все же пришли?
– Да.
– Что ж, браво. Это смелый шаг. А Теперь уходите.
– Нет.
– Ваш подвиг совершен. Чего вы еще хотите? Чтобы я выдал вам письменное свидетельство?
– Нет, господин Тах, я хочу с вами поговорить.
– Послушайте, это очень смешно, но моему терпению есть предел. Пошутили и хватит, убирайтесь вон.
– Ни за что. Я получила разрешение на встречу с вами от господина Гравелена и имею те же права, что и другие журналисты. Я никуда не уйду.
24 
