Последние отзывы

  25  

Это был цветочек, предваряющий дальнейшее повествование с тем, чтобы вы не забывали: когда умная взрослая женщина говорит и делает какие-то чудовищные пошлости, есть вероятность, что она в отчаянии.

А собственно, речь о том, что я иногда забавляюсь, отслеживая задним числом несчастливые любовные истории в Живом журнале. Допустим, узнаю, что незнакомые мне А и Б некоторое время посидели на трубе, да не удержались. У них уже всё, выпал снег, выпал сыр, с ним была плутовка, она вроде тоже кого-то завела, а я возвращаюсь в то лето, когда он только начал оставлять ей комментарии. Со стороны посмотреть, шутил как дурак, но ей нравилось. Она ему тоже что-то щебетала, переписывались вполне открыто, рискованно флиртовали – почему бы и нет, между ними не происходит ничего такого, что необходимо прятать. Потом впервые встретились вдвоём, не в компании, поужинали, я не знаю, и он вдруг начал выкладывать в дневнике смутные романтические пассажи, о чём – не понять, но какая-то «она» в алом платье, какая-то узкая рука, завитая прядь, тени на стенах и прочее, отчего у френдов волосы дыбом. Девочки, впрочем, в восхищении – «ты такой нежный», «ты изменился», а она-то знает и рисует смайлик, который выразителен, как поставленная набок Джоконда, столько в нём спокойствия и лукавства.

А когда она выкладывает «смутные романтические пассажи», он ничего не отвечает, а просто шлёт эсэмэску: «Давай встретимся». И они встречаются.

Потом некоторое время оба ничего не пишут.

Вот, а однажды он возвращается и совершенно спокойно продолжает про свой чёртов футбол и машины.

А у неё становится интересно. У неё нет ни футбола, ни машины, зато есть косметолог, шопинг и эта, господи прости, сальса, или что вы там все пляшете от горя – танго, фламенко или танец живота. Она отвыкает кружить на мысочках, учится ставить ногу на полную ступню, атакующе двигать бёдрами и правильно дышать. Она всё время напоминает, как насыщена её жизнь, как культурен досуг, как прекрасен секс и как ей хо-ро-шо.

(Он, я подозреваю, читает и думает «рад за тебя».)

В этот период иногда происходит странное: посреди изящных постов о природе, музыке и книгах женщина вдруг начинает выкрикивать непристойности, старательно называя гениталии их площадными наименованиями. «Х… п…, е…», пишет она буквально через запятую, потом успокаивается – и снова о театре и поэзии. Тут и сообщение – я сексуальна, у меня есть секс, – и призыв. Окружающим не стоит реагировать, это можно только извинить.

(Не знаю, что он думает, может, всё ещё рад за неё.)

Потом она срывается, плачет прямо на клавиатуру, пишет сначала непонятно-грустное, а потом просто – «мне плохо, мне плохо». Получает десятки поглаживаний от друзей, а от него ничего. Прячет под замок, оправдывается, «всё хорошо». Удаляет блог, возвращается.

Однажды напоминалка сообщает ему, что у неё день рождения, и он пишет: «Поздравляю, будь счастлива». И среди пятидесяти комментариев под её праздничным постом этот единственный остаётся без ответа. Но над его пустым полем она думает долго-долго, потому что ни «спасибо», ни смайл, ни «и ты», ни «чтоб ты сдох» не годятся.

Я бы и дальше и дольше закручивала эту спираль, точно как те, что люблю выцарапывать на белом воске высоких свечей, которые продаются коробками, а расходуются по две. Но мне, в общем, скучно, а цветы всё прорастают и пахнут в темноте то лилией, то розой. Только скажу, что мне бы хотелось такую профессию – лгать женщинам. Чтобы они приходили ко мне, плача от любви и недоумения, а я бы говорила:

– Это хорошо, это к счастью. Конечно, он тебя любит, просто испугался. Мужчины такие дураки, сами не знают, чего хотят, ты подожди, скоро объявится. Отвлекись пока, поезжай куда-нибудь. Не пишет? Ясное дело, переживает. Не звонит? Боится услышать голос и сорваться. А жену давно не любит, я точно знаю. – Конечно, знаю, она ведь недавно вышла в другую дверь.

И я бы так пела, и они прекращали плакать, и эти душные цветы переставали пахнуть хоть ненадолго.

Правда, на этой работе никто не умирает своей смертью.

Для жизни есть версия light – можно писать любовные романы. Такие настоящие, в розовом, голубом и серебряном, чтобы для каждой – свой, с портретом идеальной героини, чуточку похожей на неё хоть завитым локоном, хоть алым платьем. И чтобы там всё это обидное мужское безразличие было только к лучшему, всегда к добру и означало, что любит-любит, но борется с собой, а к концу обязательно проиграет, и можно будет упасть к нему в объятия, сминая чёртово платье и высокую причёску, плача, размазывая тушь, повторяя «да, да, да, да», а он чтобы целовал в глаза и как всегда ничего не отвечал.

  25