Прочитал почти все книги про пиранью, Мазура, рассказы отличные и хотелось бы ещё, я знаю их там... 
очень нудно 
23 
Ее глаза тотчас же открылись. Какой приятный способ пробуждения — услышать мужской голос. Голос этого мужчины.
— А разве уже утро? — спросила она, слова ее, произнесенные в подушку, прозвучали приглушенно.
— Я тебя разбудил?
— Нет, — зевнув, ответила она. — Мне пришлось встать, чтобы ответить на звонок.
— Очень смешно.
— Нет, не смешно. Сейчас слишком рано для юмора. Который час?
— Семь.
Она перевернулась и проверила время на цифровых часах на ночном столике.
— О боже, — простонала она. — Я проспала.
— Ну, так что же? Слушания начнутся только в десять. У тебя еще куча времени.
— Знаю. Просто я привыкла вставать рано из-за своей работы. Я кажусь себе лентяйкой, когда долго сплю.
— Когда ты обычно встаешь?
— В пять.
— Ух! Почему?
— Потому что в половине седьмого мы уже в вертолете. «Часы пик», не забыл?
— Я позвонил только потому, что не успел попрощаться вчера днем. Меня ожидала кипа рабочих бумаг в офисе, к тому же я знал, что нам не удастся увидеться наедине.
— Я ужинала с другими дамами вчера вечером. — Интересно, с кем ужинал он? — И вернулась совершенно без сил, еле добрела до постели.
— Тебе был необходим отдых. Сегодня тебе опять предстоит нелегкий день.
— Да.
Повисло молчание, исполненное множества недосказанностей. Непроизнесенные слова повисли между ними, пританцовывая вдоль соединившей их линии и умоляя произнести их вслух.
— Что ж, полагаю, увидимся позже, — наконец произнес Дакс, хотя это было совершенно не то, что он хотел сказать.
— Да. — Неужели это лучшее, на что способен ее мозг? Повторяет одно и то же слово, словно попугай.
— До свидания. — Глубокий вздох.
— До свидания. — Эхом отозвался другой вздох.
— Кили?
— Да.
— Когда ты будешь сидеть за этим столом такая подтянутая и правильная, знай, что, по крайней мере, один из присутствующих в зале мужчин будет желать держать тебя в объятиях.
В трубке раздались гудки.
Глава 5
Слушания продолжались уже полтора дня. ПРНС нашла союзника в лице бывшего военнопленного, вернувшегося домой после освобождения. В своей волнующей речи он поведал о том, как он и другие военнопленные никогда не теряли надежды и веры в свою страну. Даже когда они подвергались жесточайшим унижениям, сообщил он поглощенной его рассказом аудитории, ни ему, ни его товарищам по несчастью никогда не приходила в голову мысль о том, что их могут покинуть и забыть.
Кили и другие члены ПРНС праздновали маленькую победу, но недолго длилось их ликование. Представитель казначейства сообщил, какие суммы вынуждены жертвовать налогоплательщики, чтобы выплачивать жалованье этим пропавшим без вести солдатам, которых, возможно, давно уже нет в живых. Уолш и несколько других конгрессменов глубокомысленно кивали, слушая этот финансовый отчет. Кили пожелала Уолшу, чтобы его жирное брюхо заболело столь же сильно, насколько оно огромно.
В течение всего этого времени пребывания в замкнутом пространстве зала заседаний она старательно избегала любых встреч с Даксом — намеренных или случайных. Он, очевидно, тоже придерживался такой же линии поведения и не делал попыток заговорить.
Со стороны они казались незнакомцами, не обращающими друг на друга внимания, но за внешним равнодушием скрывалось обоюдоострое ощущение присутствия друг друга. Кили часто ловила на себе взгляд Дакса. Вспоминая их телефонный разговор, состоявшийся рано утром, она вспыхивала до корней волос, независимо от того, встречалась ли она с ним взглядом в тот момент или нет. Устоять от искушения смотреть на него она не могла.
Его манеры становились все более знакомыми и привлекательными. Его со вкусом подобранные галстуки редко оставались завязанными дольше часа. Нетерпеливые, беспокойные пальцы теребили галстук до тех пор, пока он не развязывался. Верхняя пуговица сорочки тоже расстегивалась, выставляя напоказ сильную загорелую шею.
Дакс сидел откинувшись на спинку, поставив локоть на обитую темно-бордовой кожей ручку кресла. Подбородок покоился на большом пальце, три пальца прикрывали верхнюю губу и рот, а указательный палец помещался вдоль щеки, указывая точно на небольшой шрам под его глазом.
Он внимательно слушал, пристально смотрел, поспешно что-то записывал.
Он посмотрел на Кили.
На этот раз его пристальный взгляд был настолько притягательным, что она смело, хотя и неблагоразумно встретила его. Сердце ее, казалось, со скрежетом остановилось. Легкие словно сжались, и ей стало трудно дышать, ладони вспотели. В животе будто затрепетали миллионы крылышек. По его глазам было видно, что он так же, как и она, унесся мыслями далеко от того, что вещал оратор.
23 
