Последние отзывы

  20  

Фредди, молодой человек лет двадцати, почти год работал в доме Петре. А так как ему приходилось заботиться о матери и младшем брате, больных туберкулезом, то он не жил при доме.

— Простите меня, — с искренним сочувствием произнесла Элизабет. — Дайте мне знать, если Фредди что-нибудь понадобится. Я с удовольствием выдам ему вперед месячное жалованье.

Мужчина кивнул:

— Спасибо, мэм. Я передам ему.

Элизабет терпеливо ждала. Чуть замешкавшись, он бросился открывать дверь.

В гостиной, склонившись друг к другу, Эдвард и Ребекка сидели на обитом материей в цветочек диване. Их головы — его, с черными как смоль волосами, и ее, покрытая черным шелком, — почти соприкасались. При виде Элизабет они замолчали.

Эдвард поднялся, скорее из вежливости, чем в знак уважения к жене.

— Здравствуй, Элизабет. Я тут рассказывал Ребекке, что верхняя палата парламента собирается отменить «Закон о заразных болезнях».

Элизабет разглядывала лицо мужа, его темно-карие, слегка навыкате глаза, аккуратно подстриженные бакенбарды и усы, чуть припухшие губы, постоянно кривившиеся в улыбке.

В воскресенье он не ночевал дома. Накануне вернулся в два часа ночи — и у него не нашлось другой темы для разговора, как предполагаемая отмена «Закона о заразных болезнях».

— Миссис Батлер будет счастлива, — задумчиво произнесла она.

Миссис Батлер, вдова священника и секретарь Национальной ассоциации жен, шестнадцать лет жизни потратила на то, чтобы убедить парламент отменить «Закон о заразных болезнях».

— Это победа всех женщин, — заявила Ребекка, разглаживая морщинку на своем темно-синем шерстяном платье.

Обе они, и Элизабет и Ребекка, посещали больницы для бедных в рамках своей «политической деятельности». Мать, возможно, и забыла о находящихся там немощных и голодающих женщинах, а Элизабет нет.

— Отнюдь не всех женщин, мама.

Ребекка холодно взглянула на нее своими зелеными глазами.

— О чем ты говоришь, моя милая?

Эдвард молча смотрел на Элизабет, словно что-то вычислял для себя в уме. В кои-то веки высокомерная улыбка не кривила его губы.

До нее вдруг дошло, что Ребекка ходила на те же рауты, званые вечера и ужины, что и Элизабет. И до нее тоже должны были доходить слухи, что у Эдварда есть любовница. Почему же ей она ничего не говорила? Почему приняла сторону зятя, поддерживая его деятельность, когда он превратил в посмешище их брачные узы и клятвы, произнесенные у алтаря?

— Женщины с улиц не будут получать медицинскую помощь, — пояснила Элизабет. — Они будут умирать, они и их дети. Они передадут заразу другим людям, и те тоже будут умирать.

— Этот закон унижает достоинство этих женщин, Элизабет, — резко возразила Ребекка. — Проститутки должны проходить обычные медицинские проверки. Женская стыдливость не должна подвергаться оскорбительному вагинальному осмотру.

Элизабет уставилась на мать, не веря своим ушам.

Она была в шоке. Ребекка никогда не называла части человеческого тела своими именами: «конечности» вместо «ног», «перси» вместо «груди», «половые органы» вместо «гениталий». Совсем не к месту Элизабет вспомнился «Благоуханный сад».

Шейх уважительно описывал женскую вульву, как чудо творения и красоты. А ее мать своими накрашенными губками говорила о женском теле, как о чем-то постыдном. А ее собственный муж…

Она пристально вгляделась в привычные черты.

Глаза Эдварда не выражали ни неодобрения вульгарности Ребекки, ни раздражения ее самодовольством. Он выглядел так, словно… женщины не интересовали его вообще. И она внезапно почувствовала, что если прямо сейчас, немедленно не завладеет его вниманием, то потом будет уже поздно, и его любовница одержит победу еще до того, как Элизабет хотя бы попытается соблазнить его.

— Мы с мамой могли бы остаться дома и пообедать вместе с тобой, Эдвард, — предложила она с откровенной настойчивостью.

Губы Эдварда скривились в привычной, ни к чему не обязывающей улыбке.

— Я знаю, как дорого тебе время, проведенное с матерью, Элизабет. Не стоит жертвовать вашим обедом ради меня.

— Но мне хочется, Эдвард, — безнадежно продолжала настаивать она.

— Мне нужно просмотреть еще много документов, Элизабет.

И несомненно «просмотреть» любовницу после вечернего заседания парламента. Это был вежливый отказ. Губы Элизабет упрямо сжались.

— Ну конечно. Мы не будем отрывать тебя от работы. Мама, ты готова?

  20